Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой - [155]

Лорд Икенхем огорчился:

— Как вы подозрительны, Бакстер! Доверяйте людям.

— Вам что-то нужно.

— Только ваше здоровье.

— Хотите проверить, велика ли ваша власть?

— Какой слог!

— Нет, не велика. Все изменилось. Я оказал герцогу большую услугу, и он меня не уволит. Так что я вас выдам. Ык!

Лорд Икенхем посмотрел на него с сочувствием:

— Дорогой мой, вы страдаете. Примите таблетку, а?

— Вон!

— Как рукой…

— Во-о-он!

Граф вздохнул.

— Что ж, я уйду, если хотите, — сказал он и столкнулся в дверях с лордом Бошемом.

— Привет! — сказал Бошем. — Привет-привет-привет! Пип-пип.

Говорил он с чувством. Ему не понравилось, что злодей — у Бакстера. Детективы он знал не хуже брата, а потому помнил, что бывает, когда злодей зайдет к кому-нибудь. Вроде бы просто заглянул, а на самом деле принес кобру. Сам попрощается, а старая добрая змея сидит за гардиной.

— Привет! — закончил он. — Ничего не нужно?

— Да вот, ждем обеда, — отвечал граф.

— А? Сейчас позвонят.

Граф вышел.

— Что ему понадобилось? — продолжал Бошем. Бакстер вместо ответа бил себя в грудь, как гость на свадьбе[98].

— Не знаю, — сказал он, когда приступ утих. — Я его выгнал. Принес какую-то гадость. Положил в стакан. А на самом деле, я думаю, хотел умаслить.

— Зачем? — удивился Бошем. — Вы же не можете его выдать.

— Могу.

— Как это?

— Ык!

— Вам плохо?

— О-о-ы!

— Я бы на вашем месте это принял. Одно дело — что он злодей, другое дело — таблетка. Пейте, чего там! Пип-пип. Ну, чик-чирик.

Скрючившись от боли, Бакстер поднял стакан и выпил, хотя чирикать не стал. А уж потом, при всем желании, он и не смог бы.

Внизу, в холле, дворецкий стоял у гонга, держа палку наготове. Леди Констанс заметила его, но любоваться им не могла, ибо к ней на всех парах несся ее племянник. Добежав, он схватил ее за руку и потащил в нишу.

— Джордж! — воскликнула она, хотя давно не удивлялась странностям своих племянников и племянниц.

— Да, да. Что случилось!!!

— Ты напился?

— Конечно, нет. Я испугался. Слушай, ты помнишь этих мошенников? Так вот, главный мошенник усыпил Бакстера.

— Что?

— Усыпил! Дал таблетку. Значит, они приступают к действиям. Ах ты, обед! Идем. Ничего, сразу после обеда беру ружье. Что же это такое? Распоряжаются, как у себя дома! Хорошенькое дело! Ну, я им покажу!

Глава XVIII

В двадцать минут десятого, пообедав в своей спальне, герцог ждал кофе и ликера. Он был сыт, он умел поесть, но душевный мир, столь связанный с сытостью, все не приходил. С каждой минутой он волновался сильнее. Нерадивость Руперта Бакстера вызывала в нем то же чувство, какое вызвала в жрецах Ваала[99] нерадивость их божества. Деятельный секретарь, сжимавший в это время виски, чтобы голова совсем не раскололась, очень огорчился бы, если бы узнал, что думает о нем хозяин.

Когда дверь открылась и вошел Бидж с подносом, герцог немного оживился, но лишь на мгновение — дворецкий был не один. Чего-чего, а посетителей страдалец не ждал.

— Добрый вечер, — сказал лорд Икенхем. — Не уделите ли минутку?

Нет, мы не подумаем, что граф пал жертвой угрызений. Просто он не очень доверял Мартышке. Велишь молодому человеку петь про Лох-Ломонд, а он забудет слова или мелодию. Вот почему еще за обедом великодушный пэр решил прямо воззвать к лучшим чувствам, а не выйдет — опять прибегнуть к таблетке. Бокал бренди, стоявший на подносе, как раз подошел бы.

— Я насчет денег, — продолжал граф, — которые вы сегодня выиграли.

Герцог осторожно заурчал.

— Плум очень расстроен.

Герцог поурчал еще, но в другой тональности — сердито, и графу показалось, что из ванной послышалось эхо. Видимо, шутки акустики.

— Да, расстроен. Понимаете, это не его деньги.

Герцог повеселел:

— А? Что такое? Украл?

— Нет, что вы! Он исключительно честен. Отложил для дочери, на свадьбу. А теперь их нет!..

— Чего ж вы от меня хотите?

— Чтоб вы их вернули.

— Вернул?

— Конечно. Какой благородный, великодушный, трогательный поступок!

— Нет. Идиотский, — поправил его герцог. — Вернул, вы подумайте! В жизни не слышал такой чепухи.

— Вспомните, он расстроен.

— Ну и пусть.

Граф догадался, что взывать к лучшим чувствам нельзя, если их нет; и задумчиво вынул таблетку из жилетного кармана.

— Очень жаль, что его дочь не сможет выйти замуж.

— Почему?

— Она любит молодого поэта.

Герцог не забывал обид.

— Пусть скажет спасибо, — посоветовал он. — Поэта! Это надо же! Отбросы общества!

— Значит, деньги не отдадите?

— Нет.

— А то подумайте. Они здесь, у вас?

— Не ваше дело.

— Ну вот, встали бы, подошли к столу… или к шкафу…

Он помолчал, выжидательно глядя на герцога. Тот не шелохнулся.

— Подумайте, а?

— Еще чего!

— О милости взываем, — напомнил граф, положившись на метод мопсообразной дамы, — и молитва нас учит милости.

— Э?

— Учит милости. Как тихий дождь с небесной высоты…

— Что вы порете?

— …она благословляет и того, кто к милости стремится, но стократ — того, кто милует.

— Черт знает что! Спятил. В общем, я занят. Сейчас придет мой секретарь. Вы его не видели?

— Перед обедом — видел, а сейчас — нет. Развлекается где-нибудь.

— Я ему поразвлекаюсь!

— Молодость, молодость…

— Я ему покажу молодость!

— А, вот и он!

— Э?

— Кто-то стучится.

— Не слышу.

Герцог встал и приблизился к двери. Граф разомкнул руку над бокалом.