Но, увы, разве ты не просто тоненькая струйка воды, прикованная к этой скале, содержащаяся в урне этой наяды и осужденная на то, чтобы оживлять ковер из гиацинтов или развертывать цветы высоких белых буквиц? Неужели решение твоей судьбы сокрыто этими узкими границами, и достиг ли ты цели твоего существования, когда представил усталому путнику случай освежить его уста?»
— Вовсе нет, вовсе нет! — ответил ручей. — Я здесь, и я в других местах. Я оплодотворяю то, что живет под твоими ногами, и я оплодотворяюсь сам ежечасно в моем течении под свежим воздухом. Мое испарение, подобно испарине жизни, распространяется на все, к чему оно прикасается, и обращается в тучу, чтобы вновь разлиться над вершиной больших дубов. Я не могу сказать, куда я иду и куда я не иду, хотя бы я вернулся на небо, хотя бы я затерялся в объятиях прекрасной реки или струился бы в бассейне великих морей; но Бог знает мои чудные путешествия и вся природа пользуется ими; и я этому бесконечно радуюсь, и всегда я смеюсь, я бегу, я пою, я рассказываю, я поверяю, я открываю, я пью и даю пить, я сею и собираю жатву, я беру и даю; все меня питает, даже твое дыхание, и я питаю все, даже твою мысль. Маленькая струйка, я частичное подтверждение великого жизненного течения; маленькое испарение, я так же живуче и так же необходимо, как большая река и большой океан, и как большая вереница туч, которая несется над землей и обновляет землю на своем пути через бесконечное.
И ручей, язык которого я перевел, доказал мне, что я понял всю правду, так как я услыхал, что он отчетливо говорит, как бы резюмируя мои гипотезы:
— Всегда, всегда, всюду, во всем, для всех, всегда!
И он повторял это без устали, так как это было все, что он мог сказать, и он не мог сказать ничего более прекрасного.
Тогда я совершенно свободно встал, чтобы продолжать мою прогулку, и я мог присоединиться к Лотарио, который изучал могучие водовороты Крёзы и с любопытством следил за храбрым упорством лососей, желавших плыть против сильного течения.
— Ну, что же, — крикнул он мне, — узнал ли ты, о чем говорит ручей?
— Надеюсь, — ответил я, — что ты сам услышишь это, когда захочешь, так как он поет чудную песню, которой научил его Бог, и если человеку не всегда возможно понять шум природы, то ему всегда позволено угадать его.
— Поэзия! — сказал он, пожимая плечами. — Извращение истины!
— Совсем нет, — возразил я, — культ истины, но вольный перевод!
