Что гложет Гилберта Грейпа? - [44]

— Что за праздник?

А он и говорит:

— В один прекрасный момент человек познает все блага этой жизни.

Его оптимизм настолько заразителен, что именно в этот день я волей-неволей начинаю ловить кайф от перестановки товаров на полках с сухим собачьим кормом.

Прошло несколько минут. Никогда еще собачья еда не была расставлена с таким вкусом. Теперь, правда, от меня несет «Пуриной». Мистер Лэмсон насвистывает какую-то мелодию, и вдруг из-за хлебной полки высовывается миссис Рекс Меффорд:

— Гилберт, на одну секунду.

— Я… это… занят малость…

Улыбка миссис Рекс Меффорд словно говорит: «Я знаю, ты меня боишься, Гилберт Грейп», отчего мне так и хочется залепить ей рот скотчем. Ежегодно миссис Рекс Меффорд, убежденная баптистка, ваяет масляную фигуру коровы, которая представляет наш городок на ярмарке штата.

— Всего на секундочку.

— Мистер Лэмсон вам с радостью поможет…

— Мне нужна помощь с яйцами. Гилберт, ты тут стоишь, чтобы помогать клиентам.

Короче, плетусь я за миссис Меффорд, вдыхая аромат ее духов (ни дать ни взять отдушка моющего средства). На ней блевотно-зеленое платье из синтетики, черные туфли, а на голове — полиэтиленовая шляпка на случай дождя. Осадков в этих краях уж с месяц не было, вот я и не могу понять: эта шляпка призвана типа вселить в окружающих надежду или напяливается на всякий пожарный.

Приглядываюсь. На вид ей лет шестьдесят. Окрашенные в каштановый цвет волосы завиты в мелкие кудельки. Прическа в форме шлема — нередкое в этом городе явление. Выдерживает любую погоду и всегда сохраняет фронтальное положение, даже если ее обладательница то и дело крутит головой.

Плетусь за ней дальше, мимо молока и сыра в секцию яиц. Подняв лист картона, она отщелкивает крышку пенопластовой упаковки:

— Яйца если не битые, так в трещинах.

— Бывает, мэм.

— Неужели?

— Да, яйцу живется несладко.

Разгребаю картонки в надежде отыскать лоток с целыми яйцами.

— Знаешь, Гилберт, яйца похожи на людей.

О боже, только не сейчас. Исподволь отступаю в сторону. Но она хвать меня за руку. Силищи у нее хоть отбавляй.

В магазин зашли двое детей, покупают у мистера Лэмсона сладости. Мне хочется крикнуть: насилуют!

— Все мы — лишь махонькие битые яички, пока не обратимся ко Христу.

Я бубню:

— Прошу отпустить мою руку. Прошу отпустить мою руку.

Сработало. Пятясь назад, заваливаюсь на полки с консервированными фруктами и овощами. А дамочка сияет улыбкой:

— Обратись к Богу, Гилберт. Открестись от ложных идолов и пророков. Бог любит тебя. Ныне и присно.

— Премного благодарен, так Ему и передайте.

Тут миссис Рекс Меффорд понесло, и, пока она тарабанит набор заученных фраз, я лихорадочно ищу упаковку целых яиц. Слова эти не от души — поет с чужого голоса. Я слушаю, по мере сил изображая участие, и, когда она, как мне показалось, закончила, успеваю вставить словечко:

— Вот нашел хорошие яйца. Замечательные христианские яйца. Просто идеальные. Белые. Гладкие. Скорлупки целы.

Улыбку с ее лица как ветром сдуло.

— Берите и ешьте, — говорю я. — Кушайте на здоровье.

Миссис Рекс Меффорд (а глазенки-то бегают!) делает легкий вдох, губы стягиваются в застывшую линию.

— Бог отпускает твои грехи.

Я долго не думаю:

— Взаимно.

Медленно отступая, она едва не забывает расплатиться за яйца.

Уходит — и на меня накатывает внезапный страх. Такое чувство, что объявлена типа священная война: война, в которой мою родню ждет поражение. И миссис Рекс Меффорд — только первый звоночек.

Повесив фартук, я приглаживаю ладонью свои жесткие волосы.

— Мистер Лэмсон, вернусь после обеда.

Запрыгиваю в свой пикап и мчусь домой. Как я теперь понимаю, бесчисленное множество глубоко верующих эндорских прихожан-христолюбцев замышляют возвратить семейство Грейп в лоно церкви.

Оно и понятно, ведь мой отец много лет солировал в хоре лютеранской церкви Эндоры. И хотя певец из него был хуже некуда, он один взял на себя смелость тащить этот груз. Каким же ударом для всех стало известие, что папа сунул голову в петлю. Во вторник он повесился, в четверг его хоронили, а уже во время воскресной службы Грейпы в полном составе — беременная мама, Эми, Ларри, Дженис, я и маленький Арни — восседали в первом ряду. Уж не знаю, к счастью или к сожалению, но на той неделе чтение Библии по касательной затрагивало связь самоубийства и прямой дороги в ад. У паствы, которая несколько минут назад встречала наше появление на мессе с большим сочувствием, теперь, когда мама демонстративно повела всех нас на выход по центральному проходу, натурально отвисла челюсть. Пастор Освальд прервал чтение, некоторые прихожанки перешептывались, а мистер Кинзер, самый большой и честный сборщик подаяний, пытался преградить маме путь улыбкой христолюбца и плетеной корзиной для пожертвований. Остановившись, мама выпятила живот с проживающей в нем Эллен и ответила мистеру Кинзеру так громко, что ее услыхала даже органистка миссис Стейплс. Вот ее слова: «Бог высказался про моего Альберта вполне доходчиво. Полагаю, что и мне не стоит вилять в отношении к Богу». Дверь она толкнула со всей силой беременной на восьмом месяце женщины, за ней тащилась Эми с плачущим Арни на руках. Следом выходили Ларри, Дженис и я — замыкающий.