Что гложет Гилберта Грейпа? - [39]

. Подбираюсь к гаражной двери, ощупью нахожу впотьмах фонарик, выскальзываю на задний двор.

— Алло, — говорю. — Кто здесь?

В ответ ни звука. Обшариваю двор — фонарик служит мне глазами. Направляюсь туда, где светились огоньки: хочу отыскать горелые спички. Никаких следов. Быстро обвожу весь двор фонариком. Не иначе как у меня глюки были. Выключаю фонарь и сажусь на качели.

Подвесил их Ларри много лет назад. Он меня раскачивал так, что я взлетал до небес.

Ночь затаилась: у меня аж волосы шевелятся. Я закручиваю веревки и даю им раскрутиться. Чем быстрее я раскручиваюсь, тем громче мой смех. Вращение замедляется. Смотрю на свой дом. По сравнению с другими он довольно живуч. Запускаю руки под футболку. Легонько провожу пальцами по соскам. С закрытыми глазами откидываюсь назад и ощущаю какое-то дуновение. Сейчас и Беверли (с блямбой) Рэмп сойдет. Улавливаю хохоток.

Раскрываю глаза, оборачиваюсь.

— Я тебя слышу, — говорю.

Перемещаюсь туда, где раньше стоял шест для игры в тетербол. Весь обращаюсь в слух, но слышу только сверчков. Иду к дому и едва не натыкаюсь на наш облезлый красный садовый стол. Поднимаю взгляд — и вижу теплое, лучистое сияние, исходящее из середины тракторного обода, который служит Арни песочницей.

Что-то странное творится у меня на заднем дворе.

Направляюсь к песочнице.

Разглядываю бортик и вижу свечу. Под ней — картонная тарелка с белой пластмассовой вилкой. На тарелке ломоть арбуза, сплошь облепленный черными муравьями. На песке округлым девчачьим почерком выведено послание:

Самое сладкое у меня внутри.

Часть третья

22

— Еду я, значит, и размышляю.

— Молодец.

— А размышляю я, — продолжает Такер, — насчет этих заявлений о приеме в «Бургер-барн»…

Это уже наутро. Мы с Такером устанавливаем в подвале опорную конструкцию. Приехав ко мне со своим красным ящиком для инструментов, он не умолкает ни на секунду:

— …и как бы, значит, раздобыть образец. Еду я, значит, на стройплощадку и вижу — та девчонка вышагивает. И что ты думаешь? Волохает этот, мм… как его… господи… ну этот…

— Арбуз.

— Точно! Подъезжаю я к ней, предлагаю…

— Такер, умоляю. Этот рассказ я уже слышал.

— Нет, ты меня только перебивал. И даже не подумал выслушать…

— Давай отложим разговор об этой девчонке.

— Снова бросаешь трубку, да? Вот прямо сейчас?

— Как я могу бросить трубку, если мы с тобой тут рядом? — (Это, кажется, приводит Такера в замешательство.) — Нам надо укрепить перекрытие, — продолжаю я, — чтобы спасти моржиху, у которой наверху лежбище.

Такер затыкает уши:

— Боже! Не говори так о своей матери! Твоя мать — крупнейшая фигура.

Я сижу и вычищаю грязь из-под ногтя на мизинце.

— Ты, — кричит, — изверг!

Меня так и подмывает сказать, что изверг — тот, кто не дает маме провалиться. Хочет умереть — пусть умирает. Как отец, который сумел сделать свой выбор.

— Я забуду, — говорит Такер, — что у нас произошла эта размолвка. Почему? Да потому, что у меня дела, похоже, налаживаются. В моей жизни наконец-то забрезжил свет. Эта девушка проехалась со мной в кабине! На моих подушках! Мне хотелось прокатиться туда-сюда по каждой улице, посигналить у каждого дома, чтобы жители этого города увидели меня с такой девушкой…

Я подбираю болт для нижней доски, а Такер на миг умолкает, затягивая крепежную скобу, которая будет удерживать самую важную верхнюю секцию. Как пить дать, эта божественная тишина продлится недолго.

Часть моего сознания хочет сообщить Такеру, что эта куколка и меня зацепила. У меня возникает искушение предъявить ему ломоть арбуза. До поры до времени он хранится у меня под кроватью, в полиэтиленовом пакете на молнии. Вчера на ночь глядя смыл из шланга муравьев. Собственной футболкой промокнул мякоть. Используя все тот же прут, вывел на песке «Возьми меня в рот», пока ее похабная записка насчет того, что внутри, не стерлась окончательно.

Благоухая лосьоном для загара, к нам спускается Эллен. На двух картонных тарелках несет сэндвичи с ветчиной, чипсы и сбоку — маринованные огурчики.

— Угощение от Эми, — говорит она и швыряет тарелки на скамью в углу. Потирая затылок, исподволь разглядывает доски и стяжки, которые, будем надеяться, выдержат маму.

— Ну как тебе? — спрашиваю я, надеясь, что она похвалит Такера и поможет мне забыть изречение Бекки.

— Хм-м-м-м, — мурлычет Эллен.

— И это все? «Хм-м-м-м»? Все, что ты можешь сказать?

— Нет, не все.

Такер, стоя под потолком над двумя нижними перекладинами, выжидательно смотрит на Эллен.

Эллен развязывает язык:

— Она совсем не такая, какой вам кажется. На самом деле даже ни разу не симпатичная. Так говорит Рэнди Стокдейл из Мотли. По ее словам, если завтра объявят конкурс «Мисс Айова», эта «девица» даже до четвертьфинала не дойдет. Уж Рэнди-то сечет в этом деле, согласны? Да, безусловно. И прошу вас распространить эти сведения, договорились? Ничего в ней нет. Честное слово.

Эллен отходит к стиральной машине и сушилке. Выуживает из корзины для белья униформу «Сливочной мечты» и, проходя мимо нас, изрекает:

— Здесь, в Эндоре, есть по-настоящему симпатичные девушки. Прямо под носом у некоторых. — И бережно, как младенца, уносит свою форму наверх.