Что гложет Гилберта Грейпа? - [37]

— Праздник должен оставаться в секрете, — говорит она.

Звонит телефон.

Мы с Эллен в унисон:

— Я подойду.

И наперегонки бежим к телефонному аппарату, который стоит в коридоре на шкафу, забитом книжками о Нэнси Дрю[6].

Эллен меня опережает — уж не знаю, как это ей удается, — и говорит в трубку:

— Приветик, это я. — Как будто знает наверняка, что звонят ей.

Впрочем, кого я хочу обмануть? По телефону звонят одной Эллен. Но на сей раз она пару секунд слушает, швыряет трубку и отходит. Удаляется в свою бело-розовую спальню и запирает дверь. Я беру трубку.

— Алло? — говорю. — Кто на проводе? — Слышу характерное икание. — Здорово, Такер.

— Как ты понял, что это я? Я же, — икает, — еще ничего не сказал.

— Ну, как-то понял.

— Ого. — Икает. — Гилберт, ты должен знать: случилось чудо. В нашем городе. В этом штате. У твоего друга Такера сегодня чертовски удачный день.

Должно быть, Эми щекочет Арни: тот громко хихикает. Эллен у себя в комнате, наверное, заплетает свои лобковые волосы, а внизу каждые пять-шесть секунд щелкают пультом — мама ищет подходящую для семейного просмотра передачу.

— Уделишь минуту?

Я не отвечаю. Для Такера молчание — знак согласия.

— Так вот, Бобби Макбёрни пришлось уехать — в Мотли кто-то помер. Отъезжает он от «Хэппи-ЭНДоры». Я поворачиваю к дому и мыслю себе: весь день — псу под хвост, и вдруг вижу ту девчонку: идет, катит велик и сражается с арбузом. Торможу, предлагаю подвезти.

— Доставил ее до места?

— Да, но ты сперва дослушай.

— А где она живет?

— Всему свое время.

— Где она живет?

— Ты дослушай!

— Отвечай!

— Имей терпение!

Он так орет, что мне приходится держать трубку на расстоянии вытянутой руки. Дожидаюсь, чтобы он умолк. Прикладываю трубку к уху, но тут до меня доносится новый вопль — уже снизу. Это кричит мама:

— ЭМИ! ЭЛЛЕН! АРНИ! СЮДА! ВСЕ СЮДА!

— Мне надо идти, — говорю я Такеру и бросаю трубку.

Эми выскакивает из своей комнаты; Арни за ней; а там и Эллен. Я бы их опередил, но зашиб большой палец на ноге об игрушечную бетономешалку Арни. Прыгаю вниз по лестнице, массируя ступню. Внизу мама в молчании указывает на экран. Эми и Эллен стоят рядом, смотрят; Арни прижимается носом к телевизору.

— Сядь, Арни, — требует Эми. — Вблизи нельзя смотреть — зрение испортишь.

— Что показывают? — спрашиваю.

Мама на меня:

— Ш-Ш-Ш-Ш-Ш!

Эми, повернувшись ко мне, шепчет:

— Экстренный выпуск…

Мама опять, как штормовой ветер:

— Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш-Ш!

На экране — Лэнс Додж. В голубой сорочке и красном галстуке в белый горошек. Как размытый флаг. Выступает живьем перед каким-то пригородным домом. За желтой заградительной лентой собралась толпа. За спиной у Лэнса кишит полиция.

— Спасибо, Рик, — произносит Лэнс. — Шокирующая, трагическая история. Семья. Три дочери, труженики-родители и одинокий душевнобольной сын. Жизнь Тимоти Гуини сегодня раскололась надвое. Как сообщают, он в течение недели гостил у знакомых в Линкольне и собрался домой. На обратном пути этот парень где-то приобрел огнестрельное оружие, зарядил и дождался вечера. Когда его родные сели ужинать, он перестрелял их всех. Жертвами стали его родители Ричард и Пам, его сестры Бренда, Дженнифер и Тина, а также их собака.

— Представляете? — говорит Эми.

— Лэнс — тако-о-о-ой лапушка, — тянет Эллен.

— С тако-о-о-ой огромной головой, — вторит ей Арни, пытаясь дотронуться до Лэнса сквозь экран.

Лэнс опрашивает нескольких потрясенных соседей. Те в ужасе и отчаянии:

— Чудесная семья, порядочные люди.

Эми вопрошает:

— Почему такие истории всегда приключаются с порядочными людьми?

Лэнс беседует с шефом полиции. Все взбудоражены. Лэнс поворачивается и говорит в камеру:

— Рик, невозможно описать те чувства, которые охватили местных жителей. Это шок. На прямой линии из западного Де-Мойна с вами был Лэнс Додж.

Он скорбно качает головой, и диктор говорит:

— Мы передавали экстренный выпуск новостей. Продолжение — в двадцать два часа. А теперь возвращаемся к нашей программе.

Мама выключает звук. В комнате наступает тишина: никто не находит нужных слов.

Я обвожу глазами комнату и вижу своих сестер, мать и недоразвитого брата. Вижу просевший пол, угасший дом. Втягиваю долетающий из кухни запах мусора, ощущаю пыльный, грязный ковер, свою затхлую одежду и понимаю, что хочу стереть это жилище, стереть этих людей.

Мамина рыхлая голова начинает трястись; толстые руки сжимаются в кулаки; раздается крик:

— Попкорн!

— Сейчас, мама.

Эми уходит на кухню. Высыпает кукурузные зерна в кастрюлю: они стреляют, как пульки. Арни пытается стоять на голове, а Эллен распинается о красоте и человеколюбии Лэнса Доджа. И только мама чувствует, что творится у меня на душе.

— Гилберт, почему он это сделал? Почему молодой парень убил своих родных?

— Да потому. Потому что он…

— Потому что он их ненавидел?

— Ненависть тут ни при чем. Потому что он думал…

— Наверняка он их ненавидел. Разве он не знал, что есть другие пути?

— Трудно сказать, мама.

— Он мог бы выйти в ту же дверь, что и ваш отец, разве нет? Я не отстаиваю такой путь, боже упаси. А мог бы просто выйти за дверь, просто уйти.

— Да, но…

— Что «но»?

— Вероятно, он чувствовал, что не может от них уйти.