Что думают ученые о «Велесовой книге» - [35]
Защитники «Велесовой книги» не догадываются, что как раз на них лежит тяжесть доказательства (onus probandi) подлинности текста, что от них ожидается нечто большее, чем случайная реакция на замечания критики. В свое время великий востоковед акад. Н. Я. Марр под влиянием потери своего задушевного дела — раскопок древней Айни — углубился в лингвистические мечтания и создал «новое учение» о языке. Сегодня оно забыто, никому не понадобилось доказывать несостоятельность этой странной теории. Напротив, именно сторонники подлинности «Слова о полку Игореве» породили громадную научную литературу, посвященную этому произведению, которое по необычности своей литературной формы нередко вызывало сомнения в подлинности. Выступления лингвистов и литературоведов против подлинности «Велесовой книги» не всех уберегли от соблазна. Впрочем, и в среде специалистов находятся такие, кто благоволит фантазерам, в данном случае учеными-рецензентами издания оказались профессора И. В. Левочкин (Москва), Ю. К. Бегунов (Санкт-Петербург) и Р. Мароевич (Белград).
Между прочим, сам О. В. Творогов своим сближением Ю. П. Миролюбова с известным мистификатором и фальсификатором первой половины XIX века А. И. Сулакадзевым открыл новые перспективы исторической критики г. Асова. Оказывается, так оно и было, и либо эти дощечки, либо какие-то другие сходные хранились у Сулакадзева (с. 208–211). Не исключено, что будут предприняты попытки доказать, что Сулакадзев и сочинил «Велесову книгу». Сама по себе такая возможность существует, ведь Сулакадзев принадлежит той эпохе национального романтизма, когда фальсификация была нормальной формой литературного творчества, находя себе воплощение то песнями западных славян Проспера Мериме, то Оссиановыми песнями Джеймса Макферсона, то Краледворской рукописью Вацлава Ганки. Дощечки — эти или другие — видел А. X. Востоков, «без сомнения крупный ученый», но в отличие от А. Асова не смог прочесть: «Главной причиной, конечно, было то, что А. X. Востоков… многое сделавший для русской православной культуры, был узкоконфессионально ориентирован. Для него русское язычество, как культура, не существовало», — разъясняет А. Асов (с. 210). Знай он, что А. X. Востоков похоронен на Волковском лютеранском кладбище в Санкт-Петербурге, что в 1802 году он написал поэму «Певислад и Зора», построенную на славянской языческой мифологии, —
он выразился бы осторожнее. А. X. Востоков был литературным предтечей А. Асова, но духовной связи между ними нет.
В конце книги приложен список организаций, которые сотрудничают с издательством в деле распространения книги. Это Международное общество Рерихов, Всемирный Русский Собор, Национальный клуб древнерусских ратоборств, Община триверов-сварожичей, Славянская ведическая община в Коломне, Ведическая община в Обнинске, Нижегородская областная языческая община и т. п. Само издательство «Менеджер» и А. Асов располагаются при журнале «Наука и религия», и это обстоятельство может навести на мысль, что враждебное отношение к православию унаследовано ими от старой традиции воинствующего атеизма. Совсем недавно нормой нашей культурной жизни было подозрительное, отравленное идеологией отношение к фактам, полученным путем положительного научного исследования, это именовалось «буржуазной наукой». Сегодня новым жрецам язычества неубедительными кажутся выводы «христианской науки». Но наука едина, она не делится по конфессиям и партиям, по национальной и государственной принадлежности.
Опубликованное в недавние годы Собрание сочинений Ю. П. Миролюбова является лучшим комментарием к «Велесовой книге»: те же мысли, то же понимание славянского язычества, истории и языка; некоторые совпадения в свое время отметил О. В. Творогов. Но возникают сомнения в искренности А. Асова как защитника подлинности этого языческого опуса: слишком мало он использует сочинения Ю. П. Миролюбова для своих комментариев, словно боится сказать слишком много. Из сочинений Миролюбова приведу лишь одну выписку, которая проливает свет на лингвистическую позицию «новгородских волхвов»: «Известно, что в Нове-Городе язык был близок к старочешскому. Так, слово "язык" произносилось "ензык", "голубь" — "голомбь", "дед" — "дяд", "свет" — "свят", "белый" — "бялый", "вера" — "вяра" и т. д. Буква "ять" была в действительности "ятью", ибо произносилась как "я". Относительно особенностей тогдашнего произношения спора нет, так как с этим согласны многочисленные авторы по славяноведению».
