Что было, то было - [17]
На пожелтевшем толстом листе бурыми чернилами почерком школьника было написано:
В ГУБЕРНСКОЕ ВОИНСКОЕ ПРИСУТСТВИЕ
отставного нижнего чина машиниста 1 класса команды крейсера «Паллада» Никиты Ивановича Паутоеа
ПОКОРНЕЙШЕЕ ПРОШЕНИЕ
1-го января 1898 г. поступил я на действительную военную службу и находился на пароходе «Компас», а с 1901 по 1904 г. на крейсере «Паллада» во внутреннем и заграничном плавании. С 27 января по 20 декабря 1904 г. находился на театре военных действий с Японией при защите крепости Порт-Артур. Имею медаль в память русско-японской кампании и знак отличия военного ордена 4 степени. Во время моего нахождения на военной службе и театре военных действий я потерял все свое здоровье. А у меня двое детей и жена. Изба совсем обветшала, нужно приводить в порядок.
Объяснив вышеизложенное, имею честь покорнейше просить сделать распоряжение о назначении мне единовременного пособия.
К сему прошению подписуюсь отставной нижний чин
Никита Паутов.
— А резолюция-то, смотри, какая! «Ходатайство подателя не заслуживает уважения». Сукины сыны! — вспылил Евдоким Никитич и уже спокойно продолжал: — Отец был неграмотный. Прошение писал ему один чудаковатый парень на селе. Первый раз, когда отец продиктовал ему какую-то просьбу и велел прочитать, он совершенно серьезно ответил: «А я ведь, Никита Иванович, читать не умею. Написать напишу что хошь, а читать — уволь». Пришлось для проверки искать другого грамотного человека. Тот прочитал — оказалось все верно.
После таких воспоминаний Евдоким Никитич просил Ольгу:
— Заведи-ко, Оля, патефон.
Выбор пластинок был невелик, но и из тех, что имелись, Ольга знала, чем можно угодить бывшему балтийцу. Больше всего любил он «Варяга». Вначале слушал молча, потом, тихонько подпевая, ударял в такт по столу суставом пальца. А когда песня подходила к концу, подтягивал за певцом в полный голос:
Заканчивался «Варяг», Евдоким Никитич с посветлевшим лицом торжественно говорил:
— Какая песня!.. Она от жизни, Оленька. «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», пощады никто не желает!»
Ольга спрашивала:
— Теперь «Раскинулось море широко…»?
Евдоким Никитич глазами показывал на печь: мол, не падо, старая расплачется опять. А Ульяна Павлиновна, услышав Ольгин вопрос, сама подавала голос из-за трубы:
— Давай, давай, Оля, заводи и мою.
И та ставила пластинку с «Кочегаром». Пел Леонид Утесов. Голос с хрипотцой, но проникновенный, душевный — Павлиновна еще ни разу не могла сдержать слез, как только Утесов начинал петь-выговаривать:
Напрасно старушка ждет сына домой, Ей скажут, она зарыдает…
— Да, — вздыхал Евдоким Никитич, — для души песня! Тоскливая. Поставь-ко повеселей — «Ты, моряк, красивый сам собою». Про нас со старухой, — щурился он от сдерживаемого смеха, — хоть она — Ульяна, а не Маруся, и мне чуток за двадцать перевалило.
После морских песен заводи хоть того лучше — Евдоким Никитич сразу становился равнодушным к патефону.
Ирина проснулась от неприятного сновидения. Будто бы шли они с Ольгой через Двину по вешнему, источенному талой водой льду. До берега было еще далеконько. Ольга что-то замешкалась, отстала. Вдруг Ирина услышала позади крик: «Ира-а!» Оглянулась, увидела — барахтается Ольга в воде. Кинулась к ней, а она все зовет ее, а сама тонет. Ирина не успела добежать — Ольга скрылась с головой. Льдинки вынырнули вместо нее в полынье и закрыли мутную воду. Ноги у Ирины подкосились…
Проснулась, свесилась с полатей, чтобы взглянуть на спящую Ольгу. Кровать оказалась пустой. «Уж спроста ли этот сон?» — ударила в голову шальная мысль. Ирина торопливо спрыгнула на пол, потрогала Ольгину постель — еле теплая. Босиком, в одной рубашке выскочила в сени.
Дверь на улицу была открыта. Ольга сидела на ступеньках крыльца — пальто внакидку, в шали и валенках. Подперла руками голову, не обернулась на шаги Ирины. А та обняла ее сзади и со слезами в голосе проговорила:
— Как ты напугала меня!
— Я ж совсем тихо позвала. Ты вроде и не проснулась, — сказала Ольга таким тоном, словно оправдывалась.
— Разве ты звала меня?
— Да… Лежала битый час. Не спится — и все. Такая чушь в голову лезла!..
— А мне дурной сон приснился… Сколько хоть времени-то?
— Часа два.
— Зябко. Ты не идешь в избушку? Тогда я накину что-нибудь на себя.
Стоял апрель. Днями вовсю таяло. С крыш, шурша, сползал снег, оседал перед окнами наст. На лугу засветилось озерцо талой воды. С юга потянулись извечные треугольники гусей, где-то высоко в поднебесье тревожно-радостно курлыкали журавли, грачи шумно хлопотали над гнездами в ветках осокорей… Шла весна. Ее не могла остановить наползающая ночами стынь, когда прозрачными сосульками украшались карнизы крыш и ледяной коркой заволакивало кругом снежный покров.
В сердце Ольги весна ударяла хмелем — и не было сил справиться с собой. Отрезвляла себя одним — ведь и многие другие женщины не в лучшем положении.
Ирина появилась снова — в полушубке и тоже в валенках. Села рядом, прижалась к Ольге. Спросила:
— Не застыла?
Рассказы о моряках.Обложка и рисунки Е. Фентисова.СОДЕРЖАНИЕ:«В гостях у сына»«Рядом с нами»«Двое в каюте».
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.