Читаю «Слово о полку...» - [18]

да глянем на синий Дон.

Князю дума запала —

отведать великого Дона,

и сильнее знáменья была его дума.

«Хочу, — сказал, — копье преломить

на краю половецкого поля.

С вами, русичи, голову там положить,

либо Дона испить из шелома».

Князь вступил в золотое стремя

и поехал по чистому полю.

Солнце тьмою дорогу ему заступило.

Ночь громовыми стонами птиц пробудила,

свист звериный поднялся.

Диво кличет с вершины древа,

велит послушать — земле незнаемой,

и Поморию, и Посулию,

и Сурожу, и Корсунию,

и тебе, тмутороканский каменный болван!

А половцы к Дону великому

побежали неезженными дорогами.

— Рци! —

скрипят телеги в полуночи,

будто лебеди растревоженные.

Игорь воинов к Дону ведет.

А беда их пасет,

на дубах поджидают их птицы,

волки воем в оврагах грозу подзывают,

орлы собирают на кости зверей,

лисицы брешут на червлёные щиты.

О Русская земля, уже ты за холмом.

Долго ночь меркнет.

Свет заря заронила,

мгла покрыла поля,

свист уснул соловьиный,

говор галочий пробудился.

Перегородили русичи широкую степь щитами!

Добыли себе чести, а князю славы,—

в пятницу спозаранок

   потоптали

      полки

         половецкие

и рассыпались стрелами в поле.

Красных девок помчали,

а с ними — золото

и оксамиты (бархат рытый)!

Покрывалами, кожухами, плащами

стали грязи гатить и мосты мостить —

золочёной парчой половецкой.

Червлёный стяг, боевая хоругвь,

на серебряном древке червлёный бунчук —

храброму Святославичу!

Дремлют в поле Олеговы храбрые внуки.

Залетели далече!

Далеко от родного гнезда.

Не было ведь оно на обиду порождено

ни соколу, ни кречету,

ни тебе —

черный ворон, половчанин!

Гзак бежит серым волком

к великому Дону,

Кончак ему правит дорогу.

На другой день утром рано

зори кровавые весть подают.

Черные тучи с моря идут —

четыре Солнца хотят затмить, —

а в них трепещут синие молнии.

Быть великому грому!

Идти дождю стрелами с Дону.

И копьям тут преломиться,

и саблям тут притупиться

о головы половецкие

на реке Каяле у Дона великого.

О Русская земля, уже ты за холмом!

Дуют ветры, Стрибожьи внуки,

несут стрелы с моря

на храбрые Игоревы полки.

Земля гудит. Реки мутно текут.

Пыль поля покрывает.

Стяги заговорили:

«Идут половцы с Дока. Идут с моря!»

Со всех сторон обступили

и кликом поля перегородили

бесовы дети, а храбрые русичи

оградились щитами червлёными.

Яр-тур Всеволод!

Ты всех впереди стоишь,

острые стрелы мечешь, гремишь мечами.

И куда ты поскачешь, князь,

золотым шеломом посвечивая,

там и лежат побитые головы половецкие.

Яр-тур Всеволод!

Твоими калёными саблями

расщеплены шлемы аварские.

И что тебе раны,

забывшему честь и богатство,

и город Чернигов —

отцовский престол золотой,

забыл ты красавицы Глебовны ласки,

и свычаи, и обычаи...

Были века Трояновы,

миновали лета Ярослава.

Двигал Олег походы, сын Святослава.

Мечом он ковал крамолу

и стрелы сеял.

Вступит в златое стремя

в граде Тмуторокани,

Всеволод звон услышит, сын Ярослава,

а Владимир в Чернигове

уши с утра затыкает.

Бориса же Вячеславича

(хотел он вернуть Чернигов)

храбрость на смерть привела —

постелила зеленое ложе трава

за обиду Олегову... С той же Каялы

Святополк вывез тело отца,

прилелеяв его меж угорскими иноходцами.

Тогда при Олеге, при Гориславиче,

сеялись и прорастали усобицы.

Пожинали их внуки Даждьбожьи.

В княжьих раздорах

жизни людей сокращались.

Тогда на Русской земле

редко пахари перекликались,

часто вороны собирались,

трупы между собой делили,

а галки речь говорили — где

ухватить на чужой беде.

То были другие рати, другие беды,

а такого и ворон не ведал!

С утра и до вечера,

с вечера и до света

летят калёные стрелы,

стучат о шеломы сабли,

трещат харалужные копья

в чужом половецком поле.

Черна земля под копытами,

костьми позасеяна,

кровью полита, —

горем всходит на Русской земле.

«Что ми шумить, что ми звенить»

далече — перед зорями рано?

Игорь полки поворачивает,

жалко милого брата.

Бились день, бились два,

а на третий день

пали к полудню Игоря стяги.

Разлучились несчастные братья

над быстрой Каялою.

Тут вина не хватило кровавого,

тут окончили храбрые русичи пир,

сватов напоили, а сами

на Русскую землю легли.

Никнет трава от жалости,

низко древо в тоске склоняется.

Уже, братия,

невеселое время настало

для внуков Даждьбога.

И пустыня уже нашу силу прикрыла.

Дева Обида ступила на землю Троянову,

всплеснула она лебедиными крыльями

на море у синего Дона

и прогнала обилия годы.

От усобиц князья ослабели.

Ибо сказал брат брату:

«Это мое, и то мое тоже».

Стали наши князья про малое

«Се великое» говорить.

Сами куют свои беды,

а половцы с разных сторон поганые

стали к нам приходить с победами —

на землю Русскую.

О, далеко залетел сокол,

птиц избивая, — к морю.

А Игоря храбрых воинов не воскресить.

Жля над ними уже завопила,

Карна, крикнув,

по Русской земле поскакала

и огонь разметала из рога.

Жены русские заголосили:

«Уже нам своих мужей

и в мыслях не смыслить,

и в думах не сдумать,

и очами не достать.

А золота и серебра —

уже подавно не подержать».

Застонал, братья, Киев, от горя,

от напасти — Чернигов.

Печаль потекла по Русской земле,

тоска по Русской земле разлилась великая.

А князья всё раздоры куют.

А половцы снова приходят с победами

на землю Русскую