Читайте по-шведски - [18]
- Tant inbillar sig sa mycket. Det ar sakert inte en sjal som bryr sig om vad tant stickar. Eller at vem.
- Jasa inte. Ajo du.19 Jag lamnar dom till grannfrun en trappa upp, forstar du. Och sager uttryckligen att dom ska till Kongo. Hon ar nat i nan kommitte20 och tar emot sakerna, forstar du. Varje dag far hon hamta - i kvall ska hon hamta... Och du - hon lutade sig fortroligt framat mot honom - hon skvallrar kolossalt. Hur gar det med lasningen?21 Han skrapade med fotterna mot golvet, lat dem stanna pa mattan som rorde sig latt som en vinge pa det glashala golvet.
- Skapligt,22 sa han. Ska vi spela... Hon avbrot honom.
- Jasa, du borjar slarva igen. Na, det ar ratta tag, min gosse.23 Det tycker jag om. Man maste slarva ibland for att kunna kanna tillfredsstallelse nar man sedan gor nat. Vi maste ha relief i tillvaron.24 Slarv ger daligt samvete, daligt samvete ger gott arbete...
Sa pladdrade hon pa. Han lyssnade forstrott. Inneborden
gick honom mest forbi,25 men rytmen och surret fran det hon sa fyllde honom sakta med en irritation som han fick allt svarare att dolja. Varje besok hos henne lagrade sig ovanpa det foregaende och blev till en djupnande jordman for onda tankar.26 Deras bekanskap hade borjat for tva ar sen. Det var vinter, han hjalpte henne over gatan for det var halt. Hon bjod upp honom pa kaffe den gangen. Nar han skulle ga, sa hon: - Du ar en trevlig ung man. En lang blond pojke ar du med oppet och arligt utseende. Sana tycker jag om. Hon rodnade som en skolflicka och blinkade med ena ogat. - Kom tillbaka igen och halsa pa mig ar du snall. Har finns nastan aldrig en manniska hemma om dagarna som jag kan prata med. Och kanske far du din beloning. Hon blinkade igen, gatfullt, sedan foste hon vanligt men bestamt ut honom genom dorren. Och han kom tillbaka. Han fick beratta att han var student och skulle bli ingenjor. Att han maste skynda sig med studierna for han laste pa lan.27 - Sa, sa hon. Naja, det ar val inte sa brattom. Sa lange han var kvar i stan fick hon sallskap och gallde det pengar sa kunde hon nog hjalpa honom lite i den vagen28 ocksa. Och sa smaningom fick han veta det. Hon var formogen. En gang skulle han fa alltsammans - det hade hon sagt bara nagon manad efter deras forsta traff och det fanns skriftligt pa det med tva trovardiga vittnens underskrift forutom hennes egen...
Hon holl upp stickningen. - Nu ar barden nastan fardig. Tank vad varmt och skont det ska bli pa det svarta skinnet...
Fingrarna arbetade undan igen. Han foljde deras snabba metodiska rorelser med hopknipna ogon medan tankarna flot som i en gropig sjo.29
Hon ar nog lite underlig, tankte han. Koftor at negrer och pengar till en okand nar hon dor. Om hon nansin dor. Hon sag evig ut ibland - en liten spenslig, torr gestalt med vitt har och rosig hy och livliga ogon och hander som en eternell.30 Strangt taget kunde hon bli hur gammal som helst. Hon tycktes ha natt gransen for aldrande och forholl sig som om hon inte kunde skrumpna mer.
Forstrott tog han en sticka ur kartonglocket31 pa bordet och lekte med den mellan fingrarna. Den ar mycket vass i spetsen, tankte han. Den skulle till och med kunna doda en manniska. Tranga in latt och mjukt och vanligt. Han la forsiktigt tillbaka stickan pa bordet men efter en liten stund holl han den i handen igen, vagde den och snurrade den. Hon pladdrade pa i ett.32 Bara ett och annat ord fick hon tillbaka, just som det skulle vara. Hon stortrivdes. Tank vad trevlig och underhallande han var och vasentlig i sina svar.
Det maste vara stor kraft bakom anda, tankte han. Sa att den sjunker anda in i hjartat. Om ett revben kom emellan maste den ha kraft nog att glida forbi.
De skulle dricka kaffe forst, tyckte han. Innan de spelade schack. Han fick passa pa noga i dag sa han inte forlorade drottningen33 som forra gangen...
Och man skulle latt arrangera det som en olyckshandelse. Ingen sag nar han kom. Hon kunde ha suttit med sin stickning och sedan plotsligt rest sig for att ga ut eller for att slappa in nagon som ringde pa dorren - han sjalv till exempel. Det var sa halt pa golvet, det var alldeles nybonat och mattan gled som pa en yta av is. Olyckshandelse. Det var ingen som sag nar han blev inslappt.
Hon stickade och pratade. Da och da visslade hon belatet en liten stund och granskade sitt verk, och ett par ganger tappade hon maskor34 och blev forargad.
Han lekte fortfarande med stickan. Det skulle vara over pa ett ogonblick, hon skulle aldrig hinna satta sig till motvarn - ingen strid - hapen, undrande stillhet och kanske ett ogonblicks skrack forstas, sedan satta handen om skaftet pa stickan - om bada stickorna forstas - hon hade ju tva och pa den ena skulle stickningen sitta upptradd.36 Han fick vanta just tills hon var fardig med ett varv. Nar ena stickan var fri. Han skulle be henne sta upp framfor mattan - hans tumme fick stodja mot stickknoppen, den gled kanske alltfor latt i handen, sa dar - det kandes stadigt och bra - han provade igen - och sedan repeterade han i sina tankar.
Виктор Топоров (1946–2013) был одним из самых выдающихся критиков и переводчиков своего времени. В настоящем издании собраны его статьи, посвященные литературе Западной Европы и США. Готфрид Бенн, Уистен Хью Оден, Роберт Фрост, Генри Миллер, Грэм Грин, Макс Фриш, Сильвия Платт, Том Вулф и многие, многие другие – эту книгу можно рассматривать как историю западной литературы XX века. Историю, в которой глубина взгляда и широта эрудиции органично сочетаются с неподражаемым остроумием автора.
Так как же рождаются слова? И как создать такое слово, которое бы обрело свою собственную и, возможно, очень долгую жизнь, чтобы оставить свой след в истории нашего языка? На этот вопрос читатель найдёт ответ, если отправится в настоящее исследовательское путешествие по бескрайнему морю русских слов, которое наглядно покажет, как наши предки разными способами сложения старых слов и их образов создавали новые слова русского языка, древнее и богаче которого нет на земле.
Набоков ставит себе задачу отображения того, что по природе своей не может быть адекватно отражено, «выразить тайны иррационального в рациональных словах». Сам стиль его, необыкновенно подвижный и синтаксически сложный, кажется лишь способом приблизиться к этому неизведанному миру, найти ему словесное соответствие. «Не это, не это, а что-то за этим. Определение всегда есть предел, а я домогаюсь далей, я ищу за рогатками (слов, чувств, мира) бесконечность, где сходится все, все». «Я-то убежден, что нас ждут необыкновенные сюрпризы.
Содержание этой книги напоминает игру с огнём. По крайней мере, с обывательской точки зрения это, скорее всего, будет выглядеть так, потому что многое из того, о чём вы узнаете, прилично выделяется на фоне принятого и самого простого языкового подхода к разделению на «правильное» и «неправильное». Эта книга не для борцов за чистоту языка и тем более не для граммар-наци. Потому что и те, и другие так или иначе подвержены вспышкам языкового высокомерия. Я убеждена, что любовь к языку кроется не в искреннем желании бороться с ошибками.
Литературная деятельность Владимира Набокова продолжалась свыше полувека на трех языках и двух континентах. В книге исследователя и переводчика Набокова Андрея Бабикова на основе обширного архивного материала рассматриваются все основные составляющие многообразного литературного багажа писателя в их неразрывной связи: поэзия, театр и кинематограф, русская и английская проза, мемуары, автоперевод, лекции, критические статьи и рецензии, эпистолярий. Значительное внимание в «Прочтении Набокова» уделено таким малоизученным сторонам набоковской творческой биографии как его эмигрантское и американское окружение, участие в литературных объединениях, подготовка рукописей к печати и вопросы текстологии, поздние стилистические новшества, начальные редакции и последующие трансформации замыслов «Камеры обскура», «Дара» и «Лолиты».
Наталья Громова – прозаик, историк литературы 1920-х – 1950-х гг. Автор документальных книг “Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы”, “Распад. Судьба советского критика в 40-е – 50-е”, “Ключ. Последняя Москва”, “Ольга Берггольц: Смерти не было и нет” и др. В книге “Именной указатель” собраны и захватывающие архивные расследования, и личные воспоминания, и записи разговоров. Наталья Громова выясняет, кто же такая чекистка в очерке Марины Цветаевой “Дом у старого Пимена” и где находился дом Добровых, в котором до ареста жил Даниил Андреев; рассказывает о драматурге Александре Володине, о таинственном итальянском журналисте Малапарте и его знакомстве с Михаилом Булгаковым; вспоминает, как в “Советской энциклопедии” создавался уникальный словарь русских писателей XIX – начала XX века, “не разрешенных циркулярно, но и не запрещенных вполне”.