Читая «Лолиту» в Тегеране - [76]

Однажды утром в панике и смятении я позвонила волшебнику. Мы назначили очередное срочное собрание после обеда в нашей любимой кофейне. Кофейня была крошечная – до революции там находился бар, теперь его переделали в кафе. Хозяин был армянином, и я и сейчас хорошо помню название ресторана, написанное на стеклянной двери маленькими буквами, а рядом – табличку с крупными черными буквами: «РЕЛИГИОЗНОЕ МЕНЬШИНСТВО». Все рестораны, которыми владели немусульмане, должны были вешать эти таблички, чтобы предостеречь правоверных мусульман, которые считали всех немусульман нечистоплотными и никогда не согласились бы есть с ними из одной посуды.

Помещение кафе было узким и имело форму широкой кривой; с одной стороны барной стойки стояли семь или восемь высоких табуретов и столько же – с другой, вдоль зеркальной стены. Когда я вошла, волшебник уже сидел в конце стойки. Он встал, сделал едва заметный насмешливый реверанс, поклонился, произнес «я весь в вашем распоряжении, миледи» и отодвинул для меня табурет.

Мы сделали заказ, и я взволнованно произнесла: дело срочное. Так я и понял, ответил он. Меня пригласили снова преподавать. А разве раньше не приглашали, спросил он? Да, но в этот раз я всерьез думаю согласиться и не знаю, как поступить. Потом рассказ о моем срочном деле вдруг перешел в обсуждение книги, которую я тогда читала – «Сотрудник агентства „Континенталь“» Дэшила Хэммета. Стив Маркус написал потрясающий очерк о Хэммете, в котором цитировал строки из Ницше, показавшиеся мне весьма уместными в нашей ситуации. «Тот, кто сражается с чудовищами, – писал Ницше, – должен следить, чтобы самому не превратиться в чудовище. Когда долго смотришь в бездну, рано или поздно бездна посмотрит на тебя». У меня была удивительная способность отвлекаться от самого важного, и в итоге мы так увлеклись обсуждением, что я совершенно забыла о настоящей цели своего визита.

Вдруг он сказал – а вы не опоздаете? Небо за окном давно сменило цвет; дневной свет побледнел и померк, и я должна была понять, что уже поздно. Я позвонила Биджану и пристыженно сообщила, что задержусь. Когда я вернулась, волшебник расплачивался по счету. Но мы еще не закончили, слабо возразила я. Нужно обсудить главную проблему, то, за чем я пришла. А я-то думал, главная проблема – ваша заново вспыхнувшая страсть к мистеру Хэммету и компании. Вам повезло, что я оставил мирские заботы и не пытаюсь соблазнить вас. Всего-то нужно было позволить вам и дальше говорить о Хэммете, позорном неуважении иранцев к детективному жанру и прочих вопросах, которые, очевидно, очень вас волнуют. Нет, смущенно ответила я; я имела в виду возвращение в университет. Ах, это, отмахнулся он. Что ж, ответ очевиден: возвращайтесь.

Но я не собиралась легко сдаваться. Мне нравилась идея морального выбора, отстаивания своей позиции и всего такого прочего. И вот я продолжила спорить, этично ли возвращаться на работу, хотя я клялась никогда не делать этого, если меня заставят носить платок. Волшебник вскинул бровь и снисходительно улыбнулся. Леди-профессор, наконец ответил он, поймите наконец, в какой стране вы живете. Вы сомневаетесь, этично ли подчиняться режиму, но на деле никто из нас не может выпить стакан воды, не заручившись одобрением моральных стражей Исламской Республики. Вы любите свою работу – так работайте в свое удовольствие, смиритесь с фактом. Для нас, интеллигенции, сделать это гораздо важнее, чем для рядовых граждан, – надо или честно исполнять все правила и называть это конструктивным диалогом, или полностью удалиться от жизни во имя борьбы с режимом. Многие люди прославились своей оппозиционной деятельностью, но даже им без режима не выжить. Вы же не хотите восстать против режима?

Нет, согласилась я, но не хочу и идти на сделки. А вы-то, как вы можете мне такое советовать? Взгляните на себя. А что со мной не так, спросил он? Вы сами разве не отказались преподавать, писать, заниматься любой деятельностью при этом режиме? Разве вы своими действиями не подаете пример, не призываете нас всех уйти в подполье? Нет, я такого не говорил, ответил он. Вы по-прежнему ошибаетесь, считая, что я показываю пример. Я ни для кого не образец. Меня, между прочим, можно назвать даже трусом. Я не вхож в их круги, но плачу за это высокую цену. Я – не проигравший и не победивший. Меня просто не существует. Понимаете, я прячусь не только от Исламской Республики, но и от самой жизни. А вам этого делать нельзя. Вы и не хотите этого делать.

Я попыталась развернуть ситуацию и напомнить, что для своих друзей и даже для врагов он стал примером. Он со мной не согласился. Нет, сказал он, я так популярен, потому что даю людям то, что они должны найти в себе. Вы нуждаетесь во мне не потому, что я приказываю вам, что делать, а потому что я озвучиваю и оправдываю вашу собственную позицию. Вот почему я вам нравлюсь: я – человек без свойств. Это моя суть. А чего же вы сами хотите, спросила я? Я давно уже ничего не хочу, ответил он, но я могу сделать так, чтобы вы занимались тем, чем хотите. Правда, платить все-таки придется, добавил он. Помните цитату Ницше про бездну? Невозможно не ощутить на себе ее взгляд. Я знаю, что вам хочется и съесть пирожок, и чтобы он остался цел; я знаю о вашем желании остаться невинной, сохранить в себе Алису в стране чудес.