Чистые сердцем - [21]

Комната Марты была светлой, с ярко-желтыми стенами и белой мебелью — это была комната для ребенка; у Саймона каждый раз поднималось настроение, когда он сюда приходил.

Его сестру посадили в кровати. Ее волосы только что причесали и убрали назад, и на ее щеках снова был румянец, а в глазах — сияние. Она сидела, глядя сквозь свет, льющийся в окна, и наблюдая, как ветерок колышет легкие желто-зеленые занавески.

— Здравствуй, дорогая. Ты выглядишь гораздо лучше!

Он вошел и взял ее за руку. Она была мягкой, кожа была как шелк; даже ее кости казались мягкими, потому что ее рука лежала в его ладони совсем безвольно. — Я сразу приехал, когда мне сказали, что тебя вернули из больницы, и могу поспорить, ты рада. Все эти трубки и приборы не давали мне как следует на тебя посмотреть.

Ширли подоткнула простынку в изножье кровати Марты и закрыла дверь шкафа.

— Увидимся позже, милая, — сказала она Марте, помахала рукой и вышла.

В комнате было очень спокойно. Марта была спокойной. Она так и будет лежать здесь вот так, пока кто-нибудь не придет, чтобы перевернуть ее или чтобы помыть ее, сменить ей белье, провести с ней сеанс физиотерапии, пересадить на стул, накормить ее, поднести для нее чашку с питьем; она была зависима, словно дитя, и не способна делать даже самые простые вещи — для себя или для других.

От нее пахло мылом и свежими простынями. Ничем другим она никогда не пахла, в ее комнате никогда не было грязно или затхло. В этом смысле за ней ухаживали безупречно.

Но он постоянно спрашивал себя, было бы для нее все иначе, если бы она точно так же сидела дома, наблюдая, как члены ее семьи приходят и уходят, реагируя на бесконечные стимулы — то, как разные другие люди говорят, работают, чем-то занимаются рядом с ней, как появляются дети, дети Кэт, их друзья, животные у нее на коленях. У нее никогда не было нормальной жизни. Ему хотелось бы дать ее ей.

Марта издала слабое бормотание, наполовину стон, наполовину вздох, наполовину смех… сказать наверняка было невозможно. Ее рука двинулась.

— Что такое? Ты что-то увидела?

Опять этот слабый звук. Он посмотрел на ее лицо. На нем не отображалось решительно ничего, но он знал, что она пытается с ним коммуницировать.

Он дал ей попить из пластикового стакана, предусмотрительно выставленного на стол, она сделала глоток, но он точно не знал, было ли это то, чего она хотела.

— Маленькая Марта, — сказал он, — я так рад, что тебе лучше.

Он остался еще на двадцать минут, держал ее за руку, рассказывал о белочке, которую он увидел на елке за стоянкой. Он знал, что для нее все это не несет никакого смысла, но все-таки был уверен, что ей нравится слушать звук его голоса.

Когда он уходил, ее глаза начали закрываться. Она была как ребенок, убаюканный нежно шелестящими светлыми занавесками.

В коридоре он встретил Ширли.

— Кажется, она в порядке, — сказал он. — Она сейчас спит.

— Тогда ей недолго осталось наслаждаться сном, мы собираемся застилать ей кровать, а потом у нее запланирован массаж груди, чтобы снова не началась пневмония. Спасибо, что пришли. Полагаю, доктор Серрэйлер чуть позже тоже появится.

* * *

Белка неслась вверх по длинному стволу огромной сосны, когда он подходил к своей машине, но остановилась на полпути и взглянула на него сверху вниз своими маленькими беспокойными глазками.

Старший инспектор Серрэйлер свернул с подъездной дорожки и направился в полицейский участок Лаффертона на работу. Если разлука укрепляет чувства, то и смерть тоже. Ему не нужно было сворачивать на боковые улочки Старого города, чтобы добраться до участка, хотя по ним и можно было объехать несколько долгих светофоров, но когда он сворачивал к ним, он знал, что просто хочет проехаться по улице, на которой жила Фрея Грэффхам.

Он не был влюблен в нее — по крайней мере, когда она была жива, — но он находил ее привлекательной, она его интриговала, и он получал удовольствие от ее общества. Ее чувства к нему стали очевидны в тот вечер, когда они пошли на незапланированный ужин в его любимый итальянский ресторан, но не из того, что она говорила — для этого она была слишком осторожна, — а из того, как она смотрела на него.

Но это ни к чему не привело. Фрея Грэффхам была убита. В своем собственном доме. В доме, к которому Саймон сейчас приближался. Это был маленький городской домик в викторианском стиле, стоящий в ряду таких же домов на одной из двенадцати улиц, которые из-за своей близости с собором были прозваны Апостолами. Он не успел побывать внутри до того, как Фрею убили. У него не было о нем никаких других воспоминаний, кроме самых жутких. Входная дверь была покрашена. Раньше она была алой. Теперь — приятного голубого цвета. На окнах висели наполовину опущенные шторы. Калитки не было. Саймон остановился на другой стороне дороги. На улице никого не было. Он не понимал, что он здесь делает. Но когда он уезжал, все у него внутри как будто налилось свинцом, и весь оставшийся день был отравлен.

— Доброе утро, сержант.

Детектив Натан Коутс оглянулся через плечо и застыл вместе с двумя бумажными стаканчиками с кофе, поставленными один на другой, когда старший инспектор прошел мимо него и стал подниматься вверх по лестнице.