Чистое золото - [41]

Каким-то образом Мухамет всегда узнавал, что совещание подходит к концу, и появлялся в учительской со своим фонариком в эту минуту. Обычно он провожал домой далеко живущих учительниц.

Сабурова встала, чтобы объявить об окончании совещания, но Мухамет подошел к столу и вытянулся по-военному:

— Товарищ директор, разрешите обратиться.

— Слушаем вас, Мухамет.

— Два вопроса. Один насчет дров. Скоро будет нечем топить, — мрачно сообщил Мухамет.

— Это мне известно, — улыбнулась Сабурова. — Осенью нам дров не привезли. Но приисковое управление обещало дать. Я для того и передала вам накладную.

— Так вот — не будет дров. Новый директор отказ дает. Говорит: «Здоровые мальчики и девочки, сами нарубят». Говорит: «Мне надо выполнять план, людей мало. Машины, — говорит, — дам».

— Молодец! Честное слово! — сказал Александр Матвеевич.

— Но позвольте! — заволновался Федор Семенович. — Он ведь обязан помогать школе! Я считаю, что вы, Надежда Георгиевна, должны сами пойти к нему. Кстати и познакомитесь.

Новый начальник прииска приехал на Таежный только на днях. Сабурова еще ни разу не видела его.

— Думаю, что просить о чем-то с первой встречи не совсем удобно, — сказала она. — Человек еще не огляделся, работа на него свалилась большая…

— Согласен! — заявил Петр Петрович. — Наши старшеклассники не убогие и не малолетние. Отправить их на три дня в тайгу со мною, Александром Матвеевичем и Мухамет-Нуром — на три года дров заготовят.

— Мне тоже кажется, что это хорошее предложение. Мухамет, попросите сюда товарища Рогальского, если он не ушел.

— Здесь Ила. Газету клеит.

Илларион, выслушав, в чем дело, сказал, что на завтрашнем собрании молодежь обсудит вопрос о лесозаготовках.

— И вы, Петр Петрович, приходите на собрание, сразу организуем бригады.

— Прекрасно! Возражений, товарищи, нет? — спросила Сабурова.

— Нет, позвольте, — начал математик, — если вопрос ставится так, то я удивлен, что Петр Петрович, назвав участниками заготовок себя, Александра Матвеевича и товарища… э… э… Магомета, пропускает мое имя. Надеюсь, я не… как это вы сказали?.. не убогий и не малолетний и смогу принять участие в мероприятии, важном для всей школы.

Молодые учительницы кусали губы, чтобы не засмеяться. Их смешил и торжественный тон Федора Семеновича и то, что он никак не мог запомнить имени Мухамет — Нура и называл его не иначе, как Магометом.

Сабурова переглянулась с Петром Петровичем. Математик был весьма тщедушен. Живя на прииске уже несколько лет, он все еще не оправился после перенесенной в Ленинграде блокады, хотя его мать и сестра старались, чтобы он ни в чем не нуждался. Однако Федор Семенович никогда не жаловался на здоровье и не любил, чтобы о нем говорили как о больном человеке.

— Ну конечно, вы поедете, — успокоила его Сабурова. — Об этом нечего говорить. Давайте ваш второй вопрос, Мухамет.

— Отец помер, — печально сообщил сторож.

— Чей отец?

— Мой.

— Да, помню, вы говорили, что он сильно болел и как будто начал поправляться?

— Нет, не поправился.

— Вы, наверно, хотите поехать на похороны?

— Похорон был уже. Мать пишет: трудно с ребятами. Разрешите, товарищ директор, молодому братишке у меня жить. Пусть в нашей школе учится.

— Ну конечно, Мухамет! Берите брата к себе. Вам надо ехать за ним?

— Зачем? Я письмо посылать буду. Тетка привезет.

— Вот и хорошо. Будете воспитывать мальчика, сделаете из него хорошего человека, — ласково сказала Сабурова.

— А не может стать такой, как этот Степа Моргунов? — со страхом спросил Мухамет.

Все засмеялись.

— Да разве Степа такой плохой мальчик?

— Это не мальчик! — с глубоким убеждением ответил Мухамет. — Это я не знаю кто… Сестра Лиза — ничего, нормальный девочка, а он… — Мухамет махнул рукой. — Вчера помогал двор убирать. Десять дикий конь не может такой беспорядок сделать, как один этот Степа. Это не мальчик…

Не найдя более сильного выражения, чтобы определить сущность Степиного характера, Мухамет, покачивая головой, стал зажигать свой фонарь.

Глава двенадцатая

Утро было не холодное, но Николай Сергеевич, придя со двора и бросив на пол охапку, или, как он говорил, «беремя», звонких березовых дров, сказал Тоне:

— Морозец с утра силенок набирается, а к вечеру разгуляется. Смотри не застудись.

— Да нет, папа, я тепло одета.

— «Тепло»! В школу пробежаться — тепло, а в лесу и застыть недолго.

Николай Сергеевич был недоволен тем, что школьников посылают в тайгу. При Тоне он молчал, но когда она, весело кивнув родителям, ушла, а Варвара Степановна стала собирать ему завтрак, разворчался:

— Для того она, что ли, выросла, чтобы в лес по дрова ездить?

— А почему же и не съездить? В жизни, может, и потрудней придется.

— Ну нет, не затем я ее растил, чтобы ей в жизни трудно приходилось.

— Как же нам-то… — начала Варвара Степановна.

— Нам — это дело десятое. Мы простые люди, да в какое время жили! А она ученым человеком будет. Ей дорога открытая.

— Шоссе асфальтовое, что ли? — усмехнулась Варвара Степановна. — Включай мотор и дуй без ухабов? Неправильно, отец! Кто она такая, чтобы на готовеньком жить? Своим трудом добиваться должна. Ты все хмуришься да супишься на девушку, а сам рад бы пылинки с нее сдувать. Не беспокойся: крепкая, здоровая. Не беда, коли и поработает!