Чистое сердце - [10]

В зале под конец остались только старик Лайонел Фишер и генерал.

— О, сеньор, — с упреком сказал Лайонел, — как это могло случиться, чтобы вам, который до сегодняшнего дня был всегда так добр к нам, пришла мысль так жестоко обойтись с нами?

Генерал рассмеялся.

— Неужели вы думаете, что я привел бы свою угрозу в исполнение? — спросил он, пожав плечами.

Негоциант в отчаянии ударил себя по лбу.

— Ах! — воскликнул он. — Мы — идиоты!

— Карай! 7 Вы, однако, очень плохого мнения обо мне, сеньор. Я не способен на такие вещи! — добавил генерал.

— А-а! В таком случае, игра вами выиграна еще не окончательно.

— Каким образом?

— Очень просто: я ведь еще не заплатил!

— И что это значит?

— Это значит, что так как я теперь знаю, что не рискую ничем, то и платить не стану!

— Помилуйте! Честное слово, я считал вас умнее!

— Почему? — спросил Лайонел.

— Как? Вы не понимаете, что трудно решиться совершить казнь тридцати человек и привести ее в исполнение, но если дело касается только одного человека, при этом имеющего на своей совести не одно дурное дело, то его казнь должна казаться лишь актом справедливости, перед совершением которого колебаний быть не может!

— Итак, вы прикажете расстрелять меня?

— Без малейших угрызений совести!

— Хорошо, генерал! Сознаюсь, вы положительно умнее меня.

— Вы мне льстите, сеньор Лайонел.

— Нет, я только говорю то, что думаю; это была ловкая игра!

— Вы — знаток в таких делах, — ответил генерал.

— Благодарю вас, — сказал коммерсант с улыбкой. — Чтобы избавить вас от труда казнить меня, я сам себя казню. — И с этими словами он с добродушным видом вынул из своего бокового кармана бумажник, битком набитый процентными бумагами, и выложил на стол две тысячи пиастров.

— Мне остается только поблагодарить вас, — сказал генерал, пряча банкноты.

— И мне тоже, ваше превосходительство, — сказал Фишер.

— За что же?

— За преподанный вами урок, которым я постараюсь воспользоваться впредь.

— Берегитесь, сеньор Лайонел, — сказал под конец генерал, — вы можете напасть на человека с совсем иным характером, нежели у меня.

Торговец засунул свой бумажник в карман, поклонился генералу и вышел.

Было три часа; все дело было кончено за какой-нибудь час времени.

— Жалкие люди! — пробормотал про себя генерал, оставшись один. — Если бы нам пришлось иметь дело только с ними, а не с горцами и вольными стрелками, нам нетрудно было бы с ними справиться.

— Ваше превосходительство, — сказал, войдя в комнату, один из адъютантов генерала, — полковник Мелендес спрашивает, угодно ли вам будет принять его, невзирая на поздний час?

— Полковник Мелендес здесь?! — воскликнул генерал с удивлением.

— Он только что прибыл, генерал. Может ли он войти?

— Конечно, пусть войдет, пусть войдет сию же минуту!

Через некоторое время в комнату вошел полковник Мелендес.

— Наконец-то вы здесь! — воскликнул генерал, идя ему навстречу. — Я считал вас или пленным, или мертвым.

— Немного и нужно было, чтобы я стал и тем, и другим.

— О-о! Так, стало быть, то, что вы желаете сообщить мне, действительно важно?

— Очень важно, генерал!

— Caspita! Вот вам, друг мой, кресло; возьмите его и садитесь.

— Прежде всего, генерал, известно ли вам положение наших дел?

— Что вы этим хотите сказать?

— Боже мой, генерал! Только то, что, может быть, не все события последнего времени вам известны.

— До меня дошли слухи о каких-то важных событиях, но я не знаю в точности, что именно произошло.

— В таком случае слушайте! Корвет «Либертад» — в руках инсургентов.

— Не может быть! — воскликнул генерал, вскакивая с кресла.

— Генерал, — сказал молодой офицер печально, — у меня есть новость еще более важная.

— Простите, мой друг, может быть, я ошибаюсь, но мне кажется невероятным, чтобы в поездке, которую вы совершили для развлечения и из которой теперь возвратились, вы могли получить такие важные сведения!

— Инсургенты не только завладели корветом «Либертад», но они также взяли форт Пуэнте.

— О! — произнес генерал, быстро поднимаясь с кресла. — На этот раз вас ввели в заблуждение, полковник! Форт Пуэнте не может быть взят!

— Он взят после часового приступа тридцатью вольными стрелками под начальством Ягуара.

Генерал схватился за голову, и лицо его отразило невыносимое отчаяние.

— Это уже слишком! — вскричал он.

— Но и это еще не все, — продолжал полковник резким тоном.

— Что же еще ужаснее того, что вы уже сообщили, можете вы сказать мне?!

— Факт, который возбудит ваш гнев и заставит вас покраснеть от стыда.

Старый солдат положил руку на грудь как бы с тем, чтобы удержать сильное биение своего сердца, и, обратившись к полковнику, сказал:

— Говорите, друг мой, я готов вас слушать.

Полковник несколько минут молчал, отчаяние храброго генерала глубоко трогало его.

— Генерал, — сказал он, — может быть, лучше будет отложить до завтра то, что я намереваюсь сообщить вам: узнаете ли вы об этом факте несколькими часами раньше или позже — это не составит большой разницы.

— Полковник Мелендес, — возразил генерал твердо, глядя в глаза молодому офицеру, — в тех обстоятельствах, в каких мы в данное время находимся, каждая минута может стоить целого века! Я приказываю вам говорить!