Чисто рейнское золото - [9]

[16] суть самые отпетые преступники, ты знаешь, о чем я, папа. Виновные не выплачивают своих долгов, они заняты постоянным отмщением, но платить, этого они не желают. Они мстят за то, что еще не было совершено, но платить, этого они не желают. Они неверны, но платят за верность, они хотят золотых яблок в оплату дома и в то же время хотят сохранить их, как и молодость. И это работает! Они приносят мир, да, так они, конечно, называют отсутствие мира, вот такой мир они приносят, что каждый знает, то он и хочет. То, что каждый хочет, то он и знает. Бред. Я знаю, что ты видишь все это иначе. Папа, не мог бы ты мне сказать, пожалуйста, чего я хочу? Потому что я сама этого не знаю. Женщина для великанов, вот же, пожалуйста, у нас был бы подарок, теперь нам нужен еще один, который его уложит, или что-то, что мы можем засунуть внутрь, как рабочий засовывает свою жизнь в работу, чтобы создать для капиталистов прибавочную стоимость. Так было раньше, так было раньше, теперь все это ушло, теперь этого больше нет. Теперь так не получится. Рабочий, разумеется, еще будет чего-то хотеть, но его-то самого кто захочет? Деньги останутся. Они больше не работают, их просто становится все больше, я часто это повторяла, и все-таки это правда, они ходят по кругу, бродят по миру, договоры для них ничего не значат, они их даже не читают, эти беззаботные деньги, с ними ничего не случится – да и что с ними могло бы случиться! – они ходят по кругу, то они у одного, то снова у другого, их становится больше, никто не знает, как, никто не знает, почему их так много, но свой дом ты все равно не оплачиваешь или же оплачиваешь слишком поздно, или не полностью, так всегда, папа, всегда будет слишком мало, для бога в любом случае, он неоплатен, прежде всего, когда острит или стирает дома с лица земли, которые и так почти рухнули, так всегда: Несмотря на то, что денег так много, они просто лежат себе и ничего не делают, даже не приносят процентов, даже доли процентов для твоего доходного дома, люди просто идут гулять, как будто ничего не происходит. Да, они идут туда, они сами довели людей до худшей доли, но теперь они отправляются на прогулку. Они просто вышли прогуляться по кварталу. Никто их не видел. Они хотят убивать и убить самих себя, сначала одно, потом другое, и никак иначе! нет, мы их не знали, мы никогда не видели их во время прогулки, но святая троица это уж ни в коем случае быть не могла, ведь один из этих людей был женщиной! Кто это там прогуливается, это не могут быть те трое, мы их никогда не видели, прогулка – это прекрасно, да, но только недалеко, деньги обездолить нельзя, как людей, не выйдет, это само собой, нужно следить, нужно смотреть, чтобы по крайней мере получить проценты, потому что иначе все пропало, иначе пропадет дом, на этот раз не взлетит на воздух, просто пропадет, не просто пропадет, его получит кто-то другой, его никто не получит, за него не было заплачено, и теперь он принадлежит банку и придет в упадок, потому что в упадок приходит все, что доверяют банку, даже слова приходят в упадок в банке, или же их отрицают, я же вам говорила, что продала вам этот крайне рискованный продукт, разве я вам не говорила? ну ничего, главное, я это знала, да, ну а теперь денежки потекли, они же должны найти себе укрытие, в конце концов, они – это последнее, что еще может спастись бегством. И все-таки их всегда слишком мало. А дело в том, почему их так мало, так потому, что в конвертах их всегда слишком мало, а то и вовсе фальшивка. И чего они хотят, чего хотят, чего хотят те, кто хотя бы раз сжимал деньги своими пальцами, сквозь которые они и утекли? И почему? Почему они не хотят, чтобы деньги вообще отменили? Те, у кого ничего нет, обеими руками «за», и их большинство. Деньги ведь не что иное как чистая информация, где их получают и что с ними делают, за всем этим совершенно потерялось, так что давайте-ка поскорее их отменим! Их же в последнее время почти и не видно! Нигде не видно, так же, как этих двух мужчин и одну женщину, ее тоже нигде не видели, хотя проживает она и переживает в Цвикау[17]. Люди с активной жизненной позицией путешествуют в качестве убийц, к коням затесалась кобыла, любят вместе пощипать травку[18]. Считали их безоружными, робкими духами, оказалось, наоборот: герои, немецкие герои, убивают сами, этого они не доверят никому больше. Слишком уж много удовольствия. Их острому клинку, должно быть, по вкусу чужая порода, которую мы приручим оружием! Кто? О ком вы говорите? Кто это был и где? Никогда не видели. Никогда не слышали. Деньги: с удовольствием, большое спасибо, но я уже очень давно их не видела. Не могу вам сказать, где они или у кого. У меня? Точно нет. Они исчезли в тумане, они больше не могут представлять собственную стоимость, поскольку никто больше не видит, чего оно стоит. Стоимость выпала в осадок, ее добывают из воздуха, но воздух у каждого свой. Дышать можно и за границей, а значит, и деньги там. Они ушли прочь, в места получше, все равно куда, главное – прочь. Только их и видели. Знать не знаем. Там внутри было когда-то здание нашего клуба, но что там теперь – без понятия. Денег там точно никаких нет, мы бы знали. Когда-то их создали как долг, не самая удачная мысль, правда, но какая теперь разница, кроме того что нас это приводит в ужас? Кто желает, у кого еще нет? Кто ничего не хочет, у кого еще нет ничего? Кто-то еще, у кого что-то есть? Дерьмо, их еще можно отменить, потому что те, кто их еще хочет, таких не видно, тех, кому они еще нужны, могут их заменить, счастливы и без денег! Но так не пойдет, не выйдет. Только деньги выйдут, причем все дальше от нас. Только мы выйдем, но только один раз. Оба мужчины, которых никто никогда не видел, никто никогда не знал, никогда меня не спрашивай, они тоже вышли. Вышли из самих себя,