Чистая кровь - [3]

Парень лет двадцати, который отворил мне дверь, не знал меня — и мне был не знаком. Он с недоумением взглянул мне в лицо:

— Господине?

— Добра Нова година, человече. Я Юрги Триандес.

Он вспыхнул, засуетился и повел меня в дом, треща по дороге. Его звали Алекси, он был из наших троюродных.

В огромной парадной зале, где еще при мне устроили летний ресторан для туристов, сегодня было малолюдно. У камина сидели мать, дядя Такис и дед, мои племянники-школьники Костар и Павол устроились на древнем диване, покрытом белоснежным чехлом с цветочной вышивкой. Три младших женщины — вдова старшего моего брата Мария и мои незамужние тётки, родная и двоюродная, соответственно, младшие сёстры отца и двоюродного дяди Такиса — были на ногах, таская на стол, составленный из ресторанных столиков и покрытый старинной, позапрошлого века, скатертью, обычные новогодние блюда: тушеную баранину, салат из огурцов помидоров и феты, орзо[1] в густом томатном соусе с базиликом и сыром. Четверо чьих-то детей старшего школьного возраста, одетые в неудобные национальные костюмы, делали вид, что они взрослые, чинно сидя у этого стола. В углу напротив камина, уперев лиру в левое колено, возил смычком по струнам дряхлый лирник[2]; рядом с ним щипали струны гитарист и гусляр.

Все было как обычно. Как сто, четыреста и тысячу лет назад. Семейство Триандес празднует Нова Година. Только четыреста лет назад семейство Триандес владело половиной острова, а две тысячи двести лет назад — князья Триандес привели на этот остров гайтаров на шести десятках лодей, вырезали всю здешнюю знать, заняли ее место и держали остров тысячу семьсот лет, пока турки не захватили Гайтарон и не оставили подвластные ему острова без поддержки.

После двух последних войн (дай всевышний, чтобы они были и впрямь последними) турки сидят тихо, развивают туристическую индустрию, шьют неплохое белье и очень хорошую (и дешёвую) обувь, потихонечку восстанавливают коммерческий флот. Их религия, которая когда-то способствовала завоеваниям, в нашей стране официально не поощряется и государством не поддерживается.

И слава богу.

У нас их очень не любят. Очень. И есть за что.

Когда в Состорин, столицу острова, приходит оттуда круизный лайнер и турки, со своими замотанными в платки тетками и крикливыми, невоспитанными отпрысками заселяются в пятизвездочные отели — на сутки, что им разрешено быть на берегу без визы — нет такого повара, чтобы не плюнул им в тарелку перед подачей.

Восемь восстаний было на нашем острове. Девяносто восемь монастырей существовало до этих восстаний. Почти миллион населения жили перед восстаниями.

Два монастыря остались, когда союзная комиссия официально присоединила остров к нашему национальному государству. Меньше двухсот тысяч населения. Три семьи князей из шестидесяти семи.

Ни одной семьи из простых, где никто не потерял бы родню. Почти всю родню.

Наши родство помнят. До десятого колена, без этого здесь не выжить. Чужой не может устроиться на острове ни в государственных структурах, ни в серьезном бизнесе. Недвижимость — да что там недвижимость, каждое дерево из плодоносящих: оливы, персики, абрикосы, орехи, черешня — всё кому-то принадлежит. То, что отхватили себе когда-то турки — вернулось законным владельцам по реституции больше века назад, еще после первой Великой войны.

Считанных полторы сотни имений остались выморочными и были национализированы. И из тех больше половины потом были распределены по дальним родственникам погибших семей.

Родство, вот что главное в нашей стране, а особенно на островах. А особенно — на нашем острове. И чем ты к более важной семье принадлежишь — тем важнее родство.

Помню, мне пришлось консультировать один крупный континентальный банк. Я выяснил вот что. У них в филиале, расположенном в одном из городов нашей страны, некая дама, недавно принятая на работу, — по естественному незнанию банковских правил — совершила сделку, которая опустила банк на 150 тысяч евро. Сумма, мягко говоря, немалая. Руководство банка, сидящее в Париже, постановило её уволить и подать на нее в суд.

И вдруг звонит из филиала его директор, наш, местный уроженец. И просит:

— Можно ли нам взять даму на поруки? Мы тут деньги собрали, полную сумму убытка.

Я спросил председателя правления: "Правильно ли я понимаю, что в этом филиале работают только и исключительно кровные родственники?"

— Разумеется, — ответил он.

У нас это нормально. Родню никто не обидит. Родного (родственного, хоть через восьмидесятое колено) человека обязательно устроят на хлебное место. Работать он будет добросовестно, но не в интересах компании, а в интересах рода, конечно же.

Я долго думал, можно ли это совместить — и не придумал, как. Дело с дамой, кстати, благополучно замяли, причём так, что в Париже долго удивлялись.

Но здесь, в Алунте, среди своих, среди родни и в условиях, когда сам я ни на кого вне семьи не работаю — мне было наплевать.

Поэтому я низко поклонился деду, а потом бросился к матери, упал перед нею и обнял её колени.

3

Мать улыбнулась (хоть я этого и не видел; понял только по интонации) и сказала: