Число зверя - [53]

— Я на такую щедрость и не рассчитывала! Что вы, Леонид Ильич! — опять очень натурально удивилась она, глаза ее потеплели, — она не успела что либо добавить.

Заговорил Косыгин, и в коротком своем слове, звучавшем одноцветно и ровно, несмотря на то, что он говорил о предмете возвышенном и чувствительном, о божественном даре хозяйки дома, всенародно признанной певицы Евдокии Савельевны Зыбкиной, вышедшей из самой плоти трудового народа и составляющей вершинную славу достижений советской вокальной школы, а потому и удостоенной партией и правительством самого высокого и почетного звания народной, что и подтверждается ее чествованием сегодня на самом высоком уровне.

При этом сатирически настроенный академик Игнатов, отпив еще добрый глоток превосходного армянского коньяку из специальных кремлевских запасов, подмигнул супруге, и без того сидевшей словно на иголках и все сильнее нервничающей, и сказал, что всякая весьма обильная плоть часто одаривает себя всяческими нежелательными новообразованиями, но на это, к сожалению, никто не обращает внимания.

Здесь, пожалуй, стоит оборвать официальную часть торжества, небывалого даже для многое повидавших почетных гостей, потому что давно известна немудреная истина о том, что в любом высоком собрании главное происходит не в открытом действии, не в ярко освещенных парадных залах, а тайно, в темных закоулках и переходах, где нибудь даже на задворках, в местах хранения всяческого ненужного, давно отслужившего свое хлама прошлой жизни, в случайных вроде бы встречах и мимолетных разговорах, а то и в немых знаках, закодированных в особом шевелении пальцев или многозначительном изломе бровей. А потому и следует, вроде бы невзначай, но с умным и значительным видом, пройтись по этим закоулкам и темным местечкам, где по одной любезно сатирической дамской улыбке, по вскользь брошенному модному словцу, вроде бы внешне добропорядочному, допустим — рыло, по произнесенному на особый лад и с особой интонацией, сразу становится ясна суть происходящего, да и сама хозяйка вдруг высвечивается в неожиданно новом освещении и ракурсе. Так, соседями по столу у супругов Игнатовых оказалась известнейшая спортивная, уже сошедшая пара фигуристов, весьма корректных и любезных; напротив же место заняли люди незнакомые. Их было трое, и держались они, как и полагается в данной ситуации, настороженно и чопорно, с преувеличенной вежливостью. Правда, уже через пару рюмок, пропущенных тоже как бы невзначай еще до официального начала, один из них, сухой и высокий, с длинным лицом, трагически обрамленным явно крашенными бакенбардами, оказавшийся, как сразу же выяснилось, одним из модных композиторов песенников, с выступившей в лице желчью, пожелав своим соседям по столу здоровья и счастья, опрокинул в себя очередную стопку живительной женыненевой, задумчиво пожевал длинными тонкими губами и, нацелившись острым взглядом куда то в лоб именно Игнатову, изрек:

— А, собственно, позвольте спросить, за что?

И тут он многозначительно повел длинной головой в сторону главного стола, и бабочка у него на белоснежной манишке тоже как то вызывающе скособочилась и стала похожа на ироническую усмешку. И все сразу поняли все без дальнейших ненужных разъяснений; знаменитые фигуристы извлекли из своего богатейшего арсенала и напустили на свои лица самые приветливые улыбки, Наталья Владимировна, прежде чем поставить рюмку на стол, помедлила, а сам Игнатов, со свойственной всем академикам определенностью, взглянул в глаза песеннику открыто, с легким вызовом, что сразу же показало в нем опытного бойца.

— А просто за певучее горлышко, — сказал он в некотором раздумье. — Разве мало?

— Горлышко? За какое такое особое горлышко? — изумился песенник, округляя блестящие глаза. — Гм, горлышко… гм, черт возьми, конечно, очень важно — горлышко… гм… но я ее отыскал на заплесневелой фабрике и в люди вывел. В общежитии жила — шесть человек в комнатенке… гм… Там всегда держался какой то непереносимо дешевый мыльный запах… А теперь вот с трудом выцарапал приглашение… только через третьих лиц. Вот как оно — горлышко…

— При чем здесь, простите, прошлое? — вновь не удержался Игнатов, глядя на песенника с явным поощрением и интересом. — Это совсем другое, простите, Виталий…

— Виталий Аронович Соколов Волчек, — четко и враждебно отрапортовал, повысив слегка голос, песенник, но в это время Наталья Владимировна, употребив право, предоставленное каждой красивой женщине самой природой, с проникновенной улыбкой потребовала тишины и спокойствия, вознамерясь без помех выслушать всю речь главы советского правительства, и хотя Соколов Волчек, сверкнув глазами, вновь пробормотал что то весьма нелестное про некое бездонное горлышко, Наталья Владимировна своего добилась — за их столом на некоторое время воцарилась напряженная и даже мрачноватая, пронизываемая невидимыми молниями тишина.

Теперь следует обратиться и к главному событию вечера, когда после ответного тоста самой хозяйки, благодарственного и прочувствованного, с блеснувшей на глазах слезой, официанты внесли подносы с головой и окороками добытого на охоте Леонидом Ильичом матерого кабана, искусно зажаренными, украшенными и укрупненными различными соленьями, пряностями и разнообразной зеленью, с лежащими на загнутых вверх клыках большим разделочным ножом и вилкой.