Чипсайд - [2]
Устриц, конечно, нет; в августе их подавать не положено. Жареные анчоусы, копченый угорь, скат с черным маслом. Этому рыбному ресторану уже добрая сотня лет; я выбрал его отчасти затем, чтобы на Сэма хоть немного повеяло духом Сити, но в основном потому, что после стентирования стараюсь быть поосторожнее. Я остановился на скате, поскольку он все же сытнее остальной рыбы. Без черного масла, разумеется.
Ему было семнадцать, этому мальчугану, а мне — пятьдесят шесть. Он не понимал, что откладывать выбор сейчас значит обрекать себя на дополнительный тяжкий труд в будущем. Вообще-то я не слишком разделял энтузиазм его родителей насчет моей профессии. Нынче все смышленые дети учатся по этой части или идут на курсы переподготовки, а в итоге юристов вокруг столько, что плюнуть некуда. Однако объяснять это меня не просили, и я двинулся дальше.
— Ты можешь пойти на исторический факультет, а потом переквалифицироваться на юриста, — сказал я. — Тогда будет время еще подумать.
Так сейчас делают дети моих коллег, которые выучились на историков, антропологов или специалистов по древнеисландскому, — они поступают на курсы переподготовки, чтобы получить диплом юриста. Что, между прочим, обходится их родителям в кругленькую сумму. Кому это знать, как не мне, ведь на этом настояла и моя собственная дочь Ханна. Странно, как мы снова сошлись все четверо в июне, на ее выпускном. Со дня нашей последней встречи Бев успела поседеть. Она не подстригла свою шевелюру — этакое дитя природы, — и вид у нее был, прямо сказать, диковатый. У Лорен волосы гладкие, как стекло.
— Ну, а если курсы переподготовки тебя не устраивают, можно для начала поработать на подхвате в какой-нибудь юридической фирме, — сказал я Сэму. — Для этого диплом не нужен.
— Типа как в больнице санитаром? — спросил он встревоженно.
— Ну, не совсем, — сказал я.
Сам я рано понял, что пойду в юристы. На ученого я не потянул бы, а преподавать не хотел — так куда же еще? Кроме того, идея зарабатывать себе на хлеб долгими спорами казалась мне вполне привлекательной. Бев говаривала, что если бы меня произвели в рыцари — впрочем, это крайне маловероятно, добавляла она, — на моем гербе пришлось бы нарисовать ослиную ногу.
Когда закончился мой испытательный срок, женщина-юрист еще была редкостью, но ко времени моего развода они заполонили все вокруг. Конечно, из-за детей многие дамы часто переключаются на неполную занятость, но гонорары у них все равно очень приличные, и они с успехом оказывают клиентам мелкие профессиональные услуги. Однако вот в чем штука: в нашем бизнесе нельзя вести крупное дело, не жертвуя ради него всем остальным, а Бев никак не желала это понимать. Порой ты вынужден пахать изо всех сил по нескольку недель кряду, и тут уж никуда не денешься — личную жизнь приходится, фигурально говоря, ставить на паузу.
А Бев всегда была чересчур эмоциональной.
— Что такое «валлийский кролик»? — спросил Сэм.
— Это гренок по-валлийски с яйцом-пашот.
— А что такое гренок по-валлийски?
— Гренок с расплавленным сыром, — ответил я. — Вас что, в школе ничему не учат?
Его лицо залилось краской — у меня на глазах она становилась все гуще и гуще. Даже лоб, и тот покраснел.
— Шучу, — сказал я, подумав про себя, что парню не помешало бы слегка оттаять, иначе он далеко не уедет.
Мы познакомились в самый разгар панк-движения на одной вечеринке в колледже, где все неистово скакали под средневековыми сводами, стараясь перещеголять друг дружку — смешно вспомнить, — и Бев, которая училась на историка, стала смеяться надо мной и другими ребятами с юридического, когда мы отплясывали под песню I Fought the Law and the Law Won. Куда они вообще подевались, эти панки? У меня до сих пор хранятся виниловые сорокапятки в лаймово-зеленых и жвачно-розовых обложках: Sex Pistols, Siouxsie and the Banshees, The Clash.
Я огляделся в поисках официанта. Из-за блестящей кремовой краски, панельной облицовки и металлических кувшинчиков с соусом тартар зал смахивал на университетскую столовую. Это впечатление усиливали акварельные карикатуры на государственных деятелей XIX века, а также развешанные по стенам в стеклянных ящиках крикетные биты и рубашки с подписями знаменитых спортсменов.
Мы оба поймали ту короткую волну, когда Оксбридж открылся для плебеев. Мой отец работал управляющим сети рыбных магазинов в Саутпорте, а ее папаша, старый пройдоха, — школьным смотрителем в Луишеме. Это был конец семидесятых, когда в стране царила депрессия; незадолго до того правительство ввело трехдневную рабочую неделю ради экономии электричества, и в старших классах мы делали уроки при свечах. Тогда все выглядело мрачно, и в воздухе пахло апокалипсисом, но вскоре наступили восьмидесятые, и началась глобализация.
Нашему поколению повезло. Перед нами распахнулся весь мир. В последние тридцать лет куча людей, отнюдь не блещущих умом, добилась очень внушительных успехов в самых разных областях. Конечно, для этого им пришлось попотеть, однако даже те, кто не слишком себя утруждали и не отличались честолюбием, далеко обскакали своих родителей. Правда, для этого надо было жить на юге, ну так что ж? Многие из нас взяли ноги в руки и перебрались на юг.
