Чиновник для особых поручений - [9]

Говоря откровенно, не слишком-то он верил, что Аркадий Францевич с жандармом смогут прийти к единому мнению. Реакция последнего вполне предсказуема — за информацию спасибо и — до свидания! Мы профессионалы, мы сами, без сопливых, разберёмся.

Это правильно, конечно, что каждый занимается своим делом, иначе это не работа была бы, а сущий дом терпимости — не поймёшь, кто, кого и за что. Однако, верно и то, что «специалист подобен флюсу — он односторонен». Прав был Козьма Прутков. И про то, что ковчег строил любитель, а «Титаник» — профессионалы, тоже сказано не в бровь, а в глаз.

«В общем, — хмыкнул, про себя, Стас, шагая по утренним улицам Киева, — на жандарма надейся, а сам не плошай».

Раскатистым басом бухнул колокол, и его голос долго висел в воздухе над золочёными куполами, которые поднимались над городом, словно шлемы древних воинов. Не «утяжелённый» выхлопом свежий воздух бодрил, дышалось легко, он с любопытством разглядывал вывески на мелких лавочках и магазинах. Поспешал служивый люд, извечно боявшийся опоздать. Звонко цокая копытами, прогарцевал молоденький корнет, судя по его серьёзному виду, с поручением. Подпрыгивая на брусчатке колёсами, проскрипел тяжело нагруженный обоз, его, сигналя, обогнало блестящее авто, за рулём которого гордо восседал затянутый в кожу водитель.

— Вот же, зараза, — хмыкнул вполголоса Стас. — Наверняка, круче Шумахера себя мнит.

Почему-то, взглянув на эту парочку, Стас сразу решил, что они идут в театр. Более того, они не просто туда направляются, они — плоть от плоти этого театра. Было в них что-то такое, богемное, что ли. Обе они были высокими и стройными. Но, судя по их одежде, пошитой, хоть и с претензиями, но явно у местечковой портнихи, до высшего сословия им было далеко. У одной были большие светлые глаза. Настолько большие, что он сразу, по привычке, окрестил её Стрекозой. Вторая имела острые черты лица и Стас, про себя, обозначил её Птичкой.

Он был уверен, что их принадлежность к миру искусства определил верно. Возможно, взгляд, которым обе «стрельнули» в рослого симпатичного опера. А может, те самые, невесомые флюиды, которые он, как опытный мент, уловил «верхним чутьём». Стас, за годы службы в ментуре, привык этому чувству доверять. Не единожды оно спасало его от неприятностей, а пару раз, точно, от верной смерти.

Потому, даже не успев, как следует, «обсосать» сам-на-сам это неожиданное наитие, он сделал шаг по направлению к девицам. Медлить не следовало, ибо театр был уже на расстоянии прямой видимости.

— Простите, мне, Бога ради, мою неучтивость. Позвольте представиться — коллежский секретарь Сизов Станислав. Вы не подскажете мне, как пройти в Оперу?

Они, словно, ждали этого. Стрекоза радостно заулыбалась, словно встретила давнего друга. Птичка, наоборот, скромно потупилась. Однако, при этом так «даванула косяка», что любой, что-то понимающий в женщинах, понял бы, что если её подругу можно «снять» за пять секунд, считая вдох и выдох, то эта сама кого хочешь «снимет».

— Вика, — наклонила голову большеглазая.

— Ника, — в тон ей представилась подруга.

— Если вы нас проводите немного, — кокетливо поглядела на него большеглазая, — вы придёте прямо к Опере.

— С превеликим удовольствием, — галантно поклонился Стас, пристраиваясь рядом. — в вас за версту видно служительниц муз. О, музы! Мельпомена, Полигимния и Талия! И талия! — воскликнул, поражённый в самое сердце, Марк Антоний и Рим мгновенно был переименован.

Девушки весело рассмеялась. Новоявленный кавалер, явно, пришёлся им по вкусу. И одет более, чем прилично. Им, бедным служительницам искусства, было так тяжело пробиться в этом мире! В мечтаниях они грезили — нет, совсем не о принце, скорее, о состоятельном господине — желательно молодом и щедром, взявшим под свою опеку юное дарование. И предел девичьих грёз — удачное замужество! Вот и сейчас, кто его знает, может, это госпожа Фортуна вдруг расщедрилась, подбросив им такой шанс?

— Да, чувствуется, что музы и вас почтили своим присутствием.

— Да что вы! — картинно схватившись за лоб, продолжал «бутафорить» Стас, — я туп, косноязычен и неуклюж, и, лишь при виде вас, в моей душе проснулся поэт, готовый пятистопным ямбом восторгаться каждым сантиметром ваших туфелек.

— У, какой вы комплиментщик, — не то осуждая, не то восторгаясь, протянула, кокетливо поведя плечиком, Птичка.

— Сегодня вечером дают «Сказку о царе Салтане», — с гордостью сообщила Стрекоза, — на представлении будет сам государь Император.

— Сам государь? — сделал «большие глаза» опер, — получается, вы будете там допоздна. Жаль. Значит, принести Вам цветы и шампанское не удастся..

— Ну., - Стрекоза метнула быстрый взгляд на подругу, — вообще-то….

— Нет ничего невозможного. Есть там один тайный ход, — и мы вам его покажем. Только, дяде Васе, столяру, нужно заплатить двугривенный.

— Да я ему целковый заплачу, — пылко воскликнул Стас, одарив обоих таким взглядом, что Стрекоза зарделась, как майский цвет, а Птичка подарила многообещающий взгляд.

Подойдя к театру, девицы направились в обход здания, поманив за собой Стаса, и остановились перед какой-то неказистой дверью, которая оказалась не заперта. В полутёмном коридоре горела мутная лампочка, пахло деревом и клеем. Из двух дверей одна была заперта на висячий замок, а из второй лился свет и чей-то, напрочь лишённый музыкальности, голос распевал арию Ленского: