Чиновник для особых поручений - [11]

— Александр Иванович! — окликнул его «объект».

От Стаса не ускользнуло, как Александр Иванович, непроизвольно, стрельнул глазами по сторонам.

«Ага, узнанным ты быть не хочешь! — хохотнул про себя Стас, — Спасибо, господин „стрелок“! Вот, потрафил, так, потрафил!»

Собеседник двумя быстрыми шагами, вернулся к «объекту». Видно было, что он что-то ему выговаривает. Тот, слушая его, смотрел почтительно, но его губы непроизвольно кривились, выдавая презрение к собеседнику.

«Куратор от жандармерии?» — продолжал «прокачивать» Александра Ивановича опер.

Упомянутый собеседник, меж тем, попрощавшись, направился прочь. Заметив, как профессионально он оглянулся, Стас отказался от мысли последовать за ним и, ещё более, склонился к мысли, что имеет дело с жандармом.

Аркадий Францевич Кошко, меж тем, возвращался от начальника Киевского жандармского отделения. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри всё бурлило, как в Везувии. Нет, Кулябко, конечно, был вежлив и предупредителен. Ещё бы! Начальник отделения города не может «через губу» разговаривать с главой департамента государства. Но! Службы разные, это во-первых. Во-вторых, жандармерия, как ни крути, стоит повыше полиции.

— Проходите, пожалуйста, господин статский советник. Чем могу быть полезен? — Кулябко был вежлив, но, не более того.

— Господин полковник, мне поступила важная информация, которую я считаю необходимым довести до вашего сведения.

— Слушаю вас.

Кошко вздохнул.

— У меня есть все основания считать, что ваш агент Богров Дмитрий ведёт с вами двойную игру.

— Это какая-то ошибка, — сделал «морду чайником» жандарм, — и, вообще, я не могу обсуждать агентурные вопросы с кем бы то ни было. Это строжайше запрещено циркулярами и вам об этом превосходно известно.

— Если мне известно о самом факте агентурного контакта, то смешно ссылаться на секретные циркуляры, — не удержался от лёгкой колкости Аркадий Францевич, — Богров сообщил вам о женщине, которая готовит террористический акт. Смею вас заверить, это только легенда. Никакой женщины не существует. Богров лично собирается стрелять в премьер-министра Столыпина.

К чести (или наоборот) Кулябко, на его лице не дрогнула ни одна жилка. Разве, что, лицо его стало донельзя официальным.

— Мне ничего не известно ни о каком Богрове, — отчеканил полковник, — мне ничего не известно ни о каком покушении. Я не могу обсуждать вопросы секретной работы с посторонними. Даже с вами, уважаемый господин Кошко.

— Хорошо, — кивнул Аркадий Францевич, — у меня к вам только одна просьба. Распорядитесь выписать пропуска в Оперу. Для меня и моего помощника.

— Один для вас лично, — сухо ответил жандарм, — простите великодушно, но места в двенадцатом ряду строго лимитированы, а ответственность, случись, не дай Бог, что, с меня никто не снимет.

Он достал из стола пропуск и, вписав в неё посетителя, витиевато расписался.

— Прошу вас.

— Честь имею, — поднялся Кошко.

— Честь имею, — встал хозяин кабинета.

Проходя через приёмную, он столкнулся с высоким рыжеватым господином, входящим в отделение с улицы. Мельком он отметил, что где-то видел этого господина, но он был не в том настроении, чтобы вспоминать.

Когда он, всё ещё пылая праведным гневом, поднялся в номер, Стас был уже там.

— О результате не спрашиваю, — опер отхлебнул чаю из стакана, который держал в руке, расхаживаю по номеру, — простите, по лицу видно.

— Да, общение с «соседями», — употребил новое словечко Кошко, — то ещё удовольствие, смею заметить.

— Бог с ними, — махнул рукой Стас, — это было, есть и будет. Нам главное — информацию реализовать.

— Мне дали только один пропуск, причём, именной, — с досадой сказал статский советник, снимая пальто и шляпу.

— Это, конечно, горе, — философски заметил опер, — но не беда. Я нашёл способ попасть внутрь без всякого пропуска. Я опер или где?

— В смысле — «или где»? — озадачился Аркадий Францевич.

— Это шутка такая, не обращайте внимания. У меня сейчас два срочных вопроса: что за тип встречался с Богровым и где мне пристрелять ствол. Второй, даже, срочнее первого.

— И думать забудьте, — замахал руками сыщик, — в присутствии Первого Лица государства оружие может иметь только личная охрана.

— Ага. И террористы, — съязвил Стас, — у них, видать, особое положение. И потом, вы забыли, что я через чёрный вход приду. Меня на входе обыскивать не будут.

— Ну, — задумался Кошко, — особу моего статуса, положим, обыскивать не положено.

— Вот, именно, — хмыкнул опер, — а то, больно уж мы законопослушные. На радость всякой сволочи.

Аркадий Францевич крякнул, но возражать не стал.

— Тир тут недалеко есть, в полицейском отделении. Пистолет должен быть, как родной, тут вы совершенно правы. Отрадно видеть, что наши потомки не растеряли того наследия, которое мы собираем по крупицам.

— Конечно, — отозвался Стас, не желая огорчать хорошего человека.

Растеряли — это ещё слабо сказано. Просрали — вернее будет. Причём, всё, что можно. И, даже то, что нельзя. Остались крупицы — вот, это верно. Впрочем, статскому советнику об этом знать не обязательно, у него тут своих забот — выше крыши. «Довлеет дневи злоба его», верно говорили древние.