Чингиз-хан - [10]

Монгольский всадник галопом проносился мимо выстроившихся перед ним рядов противника и прежде всего пускал в ход стрелы. Когда же их огонь вносил беспорядок во вражеские ряды, монгольские сотни брались за сабли. Они всегда начинали атаку с флангов, нанося именно там первый удар и отвлекая конными движениями внимание неприятеля. Если враг был дисциплинирован и стоек, его продолжали обстреливать до тех пор, пока под прикрытием этого огня свежие монгольские войска не заходили к нему в тыл.

Тогда монгольские сотни растягивались по фронту и охватывали фланги неприятеля, позволяя ему даже оказывать давление на свой центр.

В этом был свой риск, но стремительность и мобильность, как правило, всегда уберегали их от катастрофы. Когда же охват неприятеля на флангах завершался, именно по его тылам наносился главный удар — чем не новые Канны! Но если немногим римлянам все-таки удалось спастись после жесточайшего поражения, после победы монголов в живых оставались только единицы.

Эффект монгольского толчка в XIII веке почувствовали и в Европе. Монголы даже подарили слово английскому языку, хотя никогда не приближались к Англии ближе районов Силезии. Это слово «ордо» или «орду», что на монгольском означает «лагерь», иногда — «военную ставку хана». От него произошло английское слово «horde» («horde» — орда, ватага, шайка, толпа народа и т. д. — Ред.), за много веков, впрочем, не раз менявшее свое значение. Ведь ничего похожего на монгольскую орду (по необычности и силе воздействия на окружающие народы) в Европе не видели со времен римских легионов. Это слово достигло Индии. Языком общения народов северной Индии стал «урду». Когда Тимур перешел реку Инд, ведя войска в Персию, был изобретен язык военных лагерей, заимствовавший много слов из персидского языка. Слово «урду» произошло от монгольского «ордо», означающего «лагерь». А цитадель крепости Самарканд до сих пор носит название Урда.

Глава II ВОЗВЫШЕНИЕ ЧИНГИЗ-ХАНА И ВТОРЖЕНИЕ В СЕВЕРНЫЙ КИТАЙ

Человек, известный в истории как Чингиз-хан, родился на берегах реки Онон в 1162 году[2].

Отец его — Есугай (Йессугай) — был ханом племени «монгол» и в жестокой борьбе объединил кланы, составлявшие костяк его племени, и предотвратил их гибель от рук соседних народов.

Есугай возвращался из похода против племени «татар», в котором собственной рукой умертвил татарского хана Темучина (Тёмучина), когда узнал, что жена родила ему сына. Он так и назвал мальчика Темучином, ибо, осматривая ребенка, обнаружил на одной из его маленьких ладошек сгусток крови. И суеверные монголы приняли это как знамение, предвещавшее могучего и свирепого властителя. Так гласит история.

Йессугай умер, когда мальчику было всего лишь тринадцать лет, и все монгольские кланы, как, впрочем, и все другие племена Монгольской возвышенности, дотоле верно исполнявшие его волю, разом разорвали союз, силой удерживавший их в единой узде. Все это было естественно и вполне согласовывалось с монгольскими обычаями, ибо племена привыкли вверять себя управлению и власти одного и, к тому же, воинственного мужа, в то время как довериться и подчиниться ребенку ни за что бы не согласились. Некоторые кланы проявили открытую враждебность, и однажды Темучин был захвачен в плен, приговорен к смерти и чудом избег ее. Его мать Огэлэн-уджин-эхэ, одна из тех замечательных монгольских женщин, которые так часто появлялись в монгольской истории, покинула вместе со всем семейством берега Онона и укрылась в лесах, в которых некоторое время они могли пребывать в относительной безопасности.

Когда Йессугай был еще жив, он кровью скрепил свой союз с ханом Тогрулом, главой племени кераитов, самым могущественным из племен Центральной Азии. Темучин поэтому, будучи еще в очень юном возрасте, вспомнил о выгодах кровного родства и воспользовался им, посетив Тогрула. Он просил его помочь ему в овладении утраченной властью. Глава кераитов отказал ему в помощи, и Темучин в результате кровавой племенной войны вернул наследство, оставленное ему отцом.

К 1194 году, когда ему исполнилось 32 года, авторитет его возрос настолько, что своей властью и могуществом он уступал одному лишь Тогрулу.

Теперь пришло время вступить в схватку с племенем татар, обитавшим в районах озера Буир-Нур (Буир-Нор).

Эти татары были подлинным бедствием для всего китайского населения, проживавшего в непосредственной близости от Великой Китайской стены, и когда победа над татарами была одержана Тогрул получил от благодарных китайцев официальный и почетный титул Ван-хана (Великого главнокомандующего). Кераиты, как и многие другие племена Монголии, исповедовали христианство несторианского толка, таким образом, слава Тогрула достигла отдаленных пределов христианского Запада.

Молва исказила имя этого хана, обратив титул «Ван» в имя Иоанн, так что скоро родилась и стала бродить по Европе легенда о могущественном христианском короле, правителе просторных земель на Дальнем Востоке. Его прозвали священником (или пресвитером) Иоанном[3]. Именно в это самое время Темучин постигал азы военного искусства. Ему предстояло вести походы против кочевников великих равнин, и постепенно он набирал опыт. Быстрота исполнения задуманного плана, умение поражать противника внезапностью были ключевыми моментами искусства войны, усвоенными им, и если он вел себя варварски по отношению к врагам, то объяснялось это в первую очередь реальной заботой о своих подданных и своих союзниках. Но как только он ступил на тернистый путь защиты своих союзников от набегов их непосредственных врагов, речь зашла о его реальном праве и, более того, реальной возможности создания обширной и постоянно разрастающейся военной империи, ибо в бескрайних просторах степей между горами на западе и Великой Китайской стеной на юго-востоке не существовало совершенно никакого препятствия или предела, могущего служить преградой или завершающим пунктом его завоеваний. Сама жизнь и, скажем несколько прозаичней, сама география местности ставила его перед проблемой выбора — империя или смерть, всемирная власть или угасание и вымирание последних монгольских родов. Так рождаются империи.