Чингиз Айтматов - [71]

Одним словом, вклад Чингиза Торекуловича в культурно-экономическую интеграцию народов тюркского мира очень значителен. Во всех крупных проектах и культурных мероприятиях он был неизменным участником и желанным гостем. ТЮРСКОЙ, TIKA, Тюркская академия в Астане, Туркестанская культурная ассамблея в Ташкенте, ряд других межгосударственных организаций появлялись не без вдохновляющего слова Айтматова.

В вышеупомянутом диалоге с писателем я ему задал такой вопрос: «Что нас, центральноазиатов, ждёт в следующем веке, в обозримом будущем? Как наилучшим образом организовывать нашу совместную жизнь, чтобы наши дети, новые поколения жили в безопасном, экономически процветающем регионе?»

Ответ Чингиза Торекуловича прозвучал так: «Для меня естественно и привычно воспринимать весь наш регион как судьбой предопределённую нам обитель и как конечный причал моих вольных и невольных передвижений по миру. Поэтому моё мнение однозначно: нам надо объединиться в макромасштабах. И не на словах, а наделе. Мы должны быть системно объединёнными на практике, когда такого рода задачи воспринимаются на единой арене всего региона.

Да, каждое государство вольно делать всё, что ему нужно и что сообразуется с какими-то его внутренними потребностями и интересами. Это должно быть уважено, конечно, остальными. Но никоим образом нельзя чинить преграды на пути выстраданных тысячелетних взаимоконтактов, как ты выразился, центральноазиатов, где люди взаимосвязаны бесчисленными нитями родственности, общей религии, культуры и языка, торговли и коммуникаций. Экономическую интеграцию, промышленную кооперацию, торговое сотрудничество необходимо сдвинуть с мёртвой точки во имя нашего общего выживания и развития всех нас».

Анализируя взгляды Чингиза Торекуловича, невозможно отделаться от мысли, что в делах межгосударственного сотрудничества он как был, так и остался романтиком. Например, утверждал, что между соседями не должно быть никаких пограничных постов. «Я много думал о ташкентских взрывах, о событиях в Баткене и Алае. Переживал и переживаю. И поневоле сопоставлял нашу систему безопасности с европейской. В Европе сумели извлечь уроки из истории — все вопросы континентальной торговли, экономической кооперации, даже глобальные дела решаются только на коллективной основе, на основе консенсуса. Они поняли, что отсутствие именно этого в прошлом превращало континент в постоянный источник конфликтов, войн, в том числе двух мировых. Для меня совершенно ясно: к современному опыту Европы нам следует приглядываться самым внимательным образом и идти по пути теснейшей региональной кооперации.

Думаю, что в свете ташкентских и баткенских событий назрел вопрос о создании объединённых вооружённых формирований Туркестана или Центральной Азии по противостоянию хотя бы терроризму, по обеспечению безопасности наших границ. Это для меня совершенно очевидно».

Он осознавал, что в этих вопросах очень многое зависит от глав государств, от глубины их понимания идущих в регионе процессов и адекватной оценки возможных перспектив. Он также отдавал себе отчёт в том, что узкокорыстная власть может отодвинуть в тень более широкие общерегиональные интересы.

К сожалению, то, что было очевидно Чингизу Торекуловичу, далеко не столь очевидно нынешним политикам и руководителям государств.

КРЕСТ И ПЛАХА Айтматов как последний писатель империи

В этой книге неоднократно подчёркивалось, что Чингиз Айтматов как писатель, как гражданин и личность — детище советской эпохи. Да, он её любил, но и жёстко критиковал. Потому что было за что хвалить, чем гордиться, быть глубоко благодарным, но и за что ругать. Но развал СССР как единого государства оказался выше — или хуже — всех его ожиданий и видений. И он стал живым свидетелем, если не соучастником этого грандиозного распада. Нельзя сказать, что он воспринимался писателем как личная трагедия, но издержки этого процесса именно для него были очень чувствительными, если не сказать болезненными — он потерял свою огромную читательскую аудиторию, или, как минимум, она стала намного отдалённее и отчуждённее, чем прежде.

Первые пять лет он был полон скепсиса, разочарования, сомнений. Эти новые государства ему показались не очень удачными политическими игрищами, плохо срежисированными спектаклями. Новые выражения типа «ближнее зарубежье», «дальнее зарубежье» и особенно СНГ — Содружество Независимых Государств вместо СССР — резали его слух. И почти ничего, что творилось в этих новых государствах, не приводило в восторг. Его суждения об историческом процессе, о прогрессе в обществе в сознании людей стали ещё более пессимистичными. Да и прийти к другому умозаключению не было причин — всюду торжествовал эгоизм — и человеческий, и национальный; расцветала клептомания, везде ощущалась наступившая духовная деградация и потеря всяческих нравственных ориентиров. Рушились прежние устоявшиеся представления о жизни и мире; как бы падали поднебесные горы, прежде казавшиеся такими незыблемыми и вечными. И он не мог не чувствовать, что отныне весь в этом уходящем прошлом. В советском прошлом. Айтматов 1990-х воспринимался как человек другой эпохи, уходящей истории. Во вновь зарождающемся мире и обществе он предстал как живой экспонат истории, памятник во плоти. Думается, тогда он ещё раз понял, что это его Крест, его судьба и Плаха.