Чингиз Айтматов - [73]

...Молва приписывает Владимиру Путину слова о том, что те, кто не сожалеет о распаде СССР, не имеют сердца, а кто хочет его вернуть — головы. Эти слова очень глубокие и правильные, хотя трудно согласиться, с тем, что крушение СССР — величайшая катастрофа XX века. Конечно, это не так. Величайшей катастрофой минувшего столетия были две мировые войны, особенно вторая, когда погибло более 50 миллионов людей, превратились в руины десятки городов и сотни населённых пунктов. Что касается крушения советской империи, то оно ничем не отличалось от постепенного заката, а потом и развала всех известных нам империй. Так канула в Лету Оттоманская империя, до неё — империя монголов, в XX веке — британская. Стремление к свободе и национальной независимости — желание извечное, неистребимое, фундаментальное. Поэтому распад Союза был исторически неизбежен, как неизбежны и последовавшие за ним процессы. Прав был ещё Никита Хрущев, в одном частном разговоре обронивший мысль о том, что в Советском Союзе построили не совсем социализм, «а вот настоящий социализм тот, который у себя построили шведы».

Чингиз Торекулович не громко, но всё же жалея о распаде Союза, постепенно пришёл к пониманию того, что события конца 1980-х — начала 1990-х были вовсе не результат горбачёвской политики перестройки и гласности. Нет, это был, как ни странно звучит, логический итог всех предшествующих десятилетий. Союз проводил колоссальную работу по образованию малых и больших народов страны в течение семидесяти лет, но итогом стало общее желание попробовать пожить самостоятельно. Фигурально выражаясь, дети в семье повзрослели, им дали всё необходимое для самостоятельной жизни и они решили отселиться.

Словом, Чингиз Айтматов последних лет жизни был тем писателем, у которого отняли все темы. Нет, перо и письменный стол у него остались, но он был в своём роде выброшенным на берег пушкинским певцом. Он был тем, кто мог сказать о себе:

...Вдруг лоно волн

Измял с налёту вихорь шумный...

Погиб и кормщик и пловец! —

Лишь я, таинственный певец,

На берег выброшен грозою,

Я гимны прежние пою

И ризу влажную мою

Сушу на солнце под скалою.

Айтматов и вправду не знал, как себя вести, что сказать или о чём писать. С одной стороны он, как писатель и общественный деятель эпохи перестройки, никогда не жалел красок и всегда находил соответствующие метафоры и образы, чтобы вскрыть язвы советского общества, но отнюдь не принадлежал к числу тех, кто мечтал о крахе страны или содействовал ему. Однако что получилось в результате вполне благоразумных перестроечных процессов, он увидел своими глазами.

Строительство нового киргизского государства, в возможности существования которого он очень серьёзно сомневался в первые несколько лет, оказалось очень трудной задачей. Люди долго не могли порвать с прошлым, со старыми привычками и стереотипами, а новое приживалось крайне болезненно. Теперь всё кажется далёким, страсти и нешуточные коллизии тех лет лишились былой остроты и драматизма, но метаморфозы «лихих 1990-х» не могли не поражать воображение.

Как известно, любая история — не мостовая Невского проспекта, и история независимости Киргизстана — не исключение. Было тут всё. И массовая бедность, и коррупция, и государственные перевороты. Чингиз Айтматов всё это видел собственными глазами. Но пережито было то, что называется большой историей, которую не удастся ни улучшить, ни поправить, ни тем более переписать. Приходится принять её такой, какая она есть, извлекая, конечно, уроки, проявляя здоровый критицизм и в то же время не забывая, что обретение независимости стало для соотечественников Чингиза Торекуловича очень трудным испытанием.

А он видел, как вчерашние первые лица республик эволюционируют в новых условиях, переживая самые поразительные превращения — от средневековых диктаторов до воров и коррупционеров, каких столетия не видали... Чего стоит один только феномен Сапармурада Туркменбаши. Туркмены избавились от него только благодаря всевышнему. Лицемерные и двоедушные вчерашние руководители Центральной Азии, сегодня уже «лидеры наций», «отцы народов» (всё-таки подсознательный архетип прошлого нашёл себе реальное воплощение), убеждённые в своей непререкаемости и «величии», навряд ли отдадут единоличную власть добровольно, разве что в иной мир перейдут.

Как реагировала на всё это литература? Если иметь в виду киргизскую, то она долго не могла отойти от постперестроечного шока. Как и Айтматов, абсолютное большинство писателей оказались неготовыми к художественному обобщению и осмыслению происходящего. Все были настороже. «Ассенизаторов и водовозов» государственной независимости из числа писателей и поэтов не нашлось. Многим вообще трудно было сориентироваться в складывавшейся ситуации, понять смысл и значение изменений. Но в одном все или почти все оказались едины — в нежелании примириться с тем, что печатать книги за государственный счёт и получать за это соответствующее вознаграждение больше не получится. Новая система не дотировала издания, тем более не платила деньги за литературное творчество из казны. И этого не получилось бы в любом случае, потому что страна погрузилась в глубокий экономический кризис.