Чингиз Айтматов - [42]

.

Неудивительно, что роман киргизского писателя получил самый горячий отклик не только в Советском Союзе, но и во всём читающем мире, расколотом «холодной войной» с её «железным занавесом» и гонкой вооружений. В мире, где каждая сторона стояла насмерть за свой интерес, своё видение мира и свою правоту.

Став, как уже было сказано, знаменательной вехой в истории не только киргизской, но всей советской литературы, роман был воспринят как крик души, как искренняя исповедь думающего человека, сокровенное слово писателя, который лично испытал на себе, на судьбе своей семьи и народа все драматические перипетии страны по имени Советский Союз.

Да, эта страна на первых этапах ярко символизировала надежды и чаяния миллионов людей на планете как государство реального социализма, но её последующее развитие разочаровало даже самых преданных ей интеллектуалов мира, наподобие Луи Арагона и Пабло Пикассо. А к концу 1970-х — началу 1980-х, особенно после вторжения советских войск в Афганистан в 1979 году, после бойкота Олимпиады в 1980-м, после сбитого советской ракетой корейского пассажирского самолёта «Боинг-747» над Сахалином в 1983-м очень многие в мире в корне изменили своё отношение к СССР, к его политике и будущему.

Между тем неуклонно приближалась новая, покуда незнакомая эпоха. Началась политика перестройки и гласности, которая заставила пересмотреть многие ценности, казавшиеся раньше незыблемыми. Пересмотреть не только то, что уже было написано и издано, но и то, что было накоплено, вошло в историю литературы. Некоторые ведущие писатели Киргизии 1980-х годов в буквальном смысле слова заново переписывали свои произведения, дописывали уже давно опубликованные тексты. Не был исключением и Чингиз Торекулович. Так, он дополнил роман «И дольше века длится день» новеллой «Белое облако Чингиз-Хана», а раннюю повесть «Лицом к лицу» — несколькими новыми эпизодами.

Таких случаев было много. Но ведь всё написанное ранее не перепишешь, не адаптируешь к новым обстоятельствам. В этом убеждает опыт самого Чингиза Айтматова.

БИТВА ТИТАНОВ Токомбаев против Айтматова

Кто-то из умных людей говорил, что ничто не меняется так быстро, как прошлое. Мы с высоты сегодняшнего дня видим, как наше историческое прошлое, всё больше отдаляясь от нас, переворачивается, меняя свои привычные контуры, обнаруживая какую-то новую грань, восхищая или пугая своими опасными зигзагами.

Недавние советские годы. Они только на первый взгляд кажутся стабильными и идеологически одномерными. Как теперь выясняется, в их недрах накапливалась вулканическая энергия, происходили идейно-политические и социальные извержения, шла постоянная борьба, возвышающая одних и столь же стремительно низвергающая с пьедестала других.

Не будем говорить о 1920—1930-х годах прошлого столетия, когда новая советская власть силой оружия и массовыми репрессиями самоутверждалась, обретая свой окончательный идеологический профиль. Но даже в период хрущёвской «оттепели» и в поздние годы СССР нашу тихую и мирную киргизскую республику сотрясали свои идейно-политические конфликты, нередко отзываясь гулким эхом в масштабах большого Союза. Таким получился ставший почти легендарным идеологический диспут, можно сказать, жёсткий конфликт между классиком киргизской литературы Аалы Токомбаевым и Чингизом Айтматовым. Было это в 1987 году, в закатный период Советской империи.

Суть конфликта сводилась к тому, что Токомбаев выступил категорически против так называемого орозбаковского варианта великого киргизского эпоса «Манас», вышедшего под редакцией Айтматова. В этом издании, по мнению классика, слишком рельефно проступал националистический пафос, чуть ли не захватническая идея, что, с одной стороны, не свойственно эпосу, с другой — может негативно отразиться на международных, прежде всего советско-китайских отношениях. Аксакал киргизской литературы, выросший в атмосфере «классовой борьбы» 1920—1930-х годов, явно направлял стрелы критики, в которой отчётливо проступали идеологические мотивы, против Айтматова, действительно продвигавшего «Манас» во всём мире, открыто выступая при этом радетелем киргизского языка (да и вообще всех нерусских языков, ставших маргинальными). Чингиз Торекулович сделался как бы выразителем культурных интересов всех малых народов СССР, ничуть не отрицая при этом выдающейся роли русского как языка межнационального общения, как языка-объединителя. Мастер литературы, одинаково свободно пишущий на двух языках, он лучше многих осознавал эту сложную диалектику.

Следует иметь в виду, что в 1980-е годы Айтматов-романист, в чьём мощном воображении соткался образ манкурта, почти открыто шёл наперекор генеральной линии Коммунистической партии, а идеологический «вред» произведения киргизского писателя наносили ничуть не меньший, нежели выступления тех же диссидентов. Но его спасала горбачёвская политика демократизации и гласности, а иногда, когда писателю грозила реальная опасность, Михаил Сергеевич выступал в его поддержку лично.

Одним из первых Чингиз Айтматов заговорил об униженном положении национальных языков, об отсутствии школ на местных языках даже в столицах союзных республик. Его выступление на дискуссии об орозбаковской версии «Манаса» вызвало огромный резонанс прежде всего в тех же республиках, да и в Европе отозвалось эхом, что ничуть не обрадовало официальную Москву. Впервые Айтматов, который считался баловнем Кремля, чьё имя систематически упоминалось с самых высоких трибун как символ достижений национальной политики СССР, ощутил повеявший из столицы холодок.