Чингиз Айтматов - [23]

Вот как сам Айтматов вспоминает военное лихолетье.

«Когда началась война, мне было тринадцать лет. Этим началось открытие большого мира для моего поколения. Самому теперь не верится, в четырнадцать лет от роду я уже работал секретарём аилсовета. В четырнадцать лет я должен был решать довольно сложные общественные и административные вопросы, касающиеся самых различных сторон жизни большого села, да ещё в военное время. Но тогда это не казалось ничем таким из ряда вон выходящим.

... Самое страшное было раздать “чёрную бумагу”, оповестить о гибели близких семьям погибших. И хотя сообщали эту горькую весть с положенным достоинством старики аксакалы и оплакивали погибшего всем аилом, саму бумагу, “чёрную вестницу”, приходилось вручать на дому мне. Не сразу, попозже, уже после взрыва отчаяния и страданий. И всё равно жутко вынимать из казённой полевой сумки, доставшейся мне по наследству от прежнего секретаря, небольшую, размером с ладонь, печатную бумагу с военным штампом и подписями майоров, капитанов или других штабных лиц. Текста несколько строк. Тихо зачитываю, перевожу слова на киргизский язык и умолкаю. Слышу тяжкий, опустошённый вздох, будто каменистая осыпь зашуршала с горы и поползла, покатилась вниз. Трудно поднять мне глаза, хотя я ни в чём не виноват. Я отдаю бумагу. “Спрячьте”,— говорю. И тут сдерживаемый, сдавленный плач матери прорывается вдруг судорожными рыданиями и затем долгим, бесконечно горестным плачем. Неужели эта бумажка дана взамен живого сына?!

Я не могу ни встать, ни уйти, ни утешить. Как тут утешить, какими словами! В такие минуты мне хочется выскочить из дверей, схватить пулемёт, да, именно пулемёт, и бежать с ним без передыху прямо туда, на фронт, откуда пришла эта бумага. И там, крича от ярости и гнева, расстреливать фашистов очередями, очередями из не иссякающего и неумолкающего пулемёта.

...Теперь, по истечении многих лет, я благодарен судьбе, что мне довелось, как говорится, сызмальства встретить интересных достойных людей и сделать тогда, как требовалось.

А требовалось многое в ту тяжкую, суровую пору. Мобилизации шли одна за другой. На фронт, в трудармию, на шахты, на лесозаготовки и даже на Чуйский канал, который продолжали строить и в те годы. Мы не ограничивались вручением людям повесток и положенной при этом канцелярской регистрацией».

Театр военных действий был очень далёк от Киргизстана, но колоссальное напряжение сражений на фронтах чувствовалось и здесь. И делалось всё, что можно было сделать ради победы. Из республики на войну ушли более трёхсот тысяч человек, из них 72 воина стали Героями Советского Союза.

В первый, начальный период своего творчества Айтматов о войне не писал, считал эту тему очень ответственной и сложной, долго не решался взяться за неё. Он писал о послевоенной жизни, о молодых тружениках села, о душевных переживаниях и моральных, духовных исканиях своих современников. Просто не чувствовал себя готовым сказать слово, а в общий хор славословий гений свой голос вплетать не хотел.

Его первая военная повесть «Лицом к лицу» появилась в 1957 году. Написал он её в Москве, будучи слушателем Высших литературных курсов. Тогда же Айтматов начал, но завершил уже во Фрунзе повесть-реквием «Материнское поле». Опубликована она была сначала в журнале «Ала-Too» на киргизском языке, позже, уже в 1963-м, на русском — в «Новом мире». Обе впоследствии вошли в сборник «Повести гор и степей».

Повесть «Лицом к лицу» написана уже зрелым мастером. Ну и, конечно, время поработало — в прежние, сталинские, годы о публикации такого произведения не могло быть и речи, ведь сюжетный его стержень — побег солдата (советского солдата!) с фронта. А дезертирство в те годы в любой его форме равнялось измене родине и каралось жестоко, вплоть до расстрела. Малейшее сочувствие к «изменникам» не могло восприниматься иначе, как отклонение от «ленинских норм», от коммунистической морали и советского патриотизма. Впрочем, даже в годы хрущёвской оттепели тема оставалась рискованной, и Айтматов на этот риск пошёл, рассматривая поведение своего героя в свете высокой человеческой морали и гуманизма.

Дезертирство во время Второй мировой войны, особенно первых её месяцев, было явлением довольно распространённым. Как известно, имели место случаи, когда в руки нацистов сдавались даже целые группы войск. Дезертиры скрывались в горах, в степях Казахстана, за ними гонялся и охотился НКВД.

Как пишут исследователи творчества Айтматова, и в родном селе будущего писателя были свои дезертиры. О них ходили слухи, люди догадывались. В конце концов их поймали и судили. Один из них, приговорённый к длительному сроку заключения в ГУЛАГе, выживший и вернувшийся домой, стал прототипом Исмаила в повести «Лицом к лицу». И чрезвычайно гордился тем, что о нём написал художественное произведение сам Чингиз Айтматов[19].

Конечно же, писатель ни дезертирства как явления, ни самого дезертира ничуть не оправдывает, хотя ноты сочувствия и уловимы. Он пытается его понять. В его глазах беглеца оправдывает только одно — дома остались больная, престарелая мать, жена с грудным ребёнком. Его возлюбленной Сейде, вначале воспринявшей тайное возвращение мужа как тревожную, но всё-таки радость, ещё предстояло осознать и прочувствовать всю меру своего заблуждения. Ведь война со всеми её слезами, кровью, смертями миллионов — доля всеобщая, доля всех и каждого, и, выходит, муж их предал. Точно так же и сам Исмаил, оказавшийся в тепле родного очага, рядом с близкими, в понятном для себя мире, упрямо гонит от себя мысль, что фактически он предал людей, однополчан, и совершил моральное самоубийство. Исмаил забивает единственную кормилицу соседней многодетной семьи — их дойную корову, и Сейде выдаёт мужа. Финал повести однозначен и суров — жена, увидев глубокое моральное падение мужа, осознав всю пагубность выбора, выбросившего мужа из общепринятого круга человеческих ценностей и личное своё спасение поставившего выше спасения всего народа, ведёт сотрудников НКВД в пещеру, где скрывается Исмаил.