Четырнадцатый апостол - [15]
Шрифт
Интервал
И беззвучно скуля, словно пёс в разлуке.
Объяснить, чтоб поверила! Только зря…
Слов не знаю таких, мысли путанны, небо
Перевёрнуто вниз и пылает заря
Под ногами моими, как алая небыль
С полубагровым оттенком дна,
Куда я падаю без памяти и без возврата,
Потому что ты в жизни была одна,
И ты в этом ни капельки не виновата.
А здесь иное измерение скоростей,
Горы и небо меняют сюжет навечно.
Но вера в то, что любовь взойдёт из костей,
Пуста, растрёпанна и бесчеловечна…
Я не прошу ничего. Я отвык просить.
Как и не жду ничего. Ничего не радует.
И если ты пальчиками разрываешь нить,
Пусть хоть твоё сердце не разобьётся, падая.
Я бы сберёг его, в ладонях своих тая.
Но сослагательность – это последнее дело.
Ты же хотела музыки? Отныне она твоя.
Тихий Шуман в рамке оптического прицела…
«Никто никогда не спорит с Господом Богом…»
Никто никогда не спорит с Господом Богом.
И я не спорю. Право же, это лишнее…
Пусть все мои оправдания однобоки
И вяжут во рту язык, как ранняя вишня.
Слово «позже» всегда означает «никогда».
Жизненный опыт, а прочее всё химеры…
В чайнике заварены мята и череда,
В небе над Прагою крест православной веры.
Ты напридумаешь мне тысячу имён,
Найдёшь мне множество применений,
Но не будешь спать со мной, это Закон!
Десять Заповедей, не знающие разночтений.
Теперь мы спокойно живём без земной любви.
Каждому ясно – духовное всегда выше!
Что ж, я шепчу потерянно – не оборви
Ту нить, что ещё держит меня на краю крыши
Этого мира земного, который здесь!
Мира, где ходят кони и смеются дети…
Не наши с тобой. И Благая весть
Полетит к другой девушке на этой планете.
Это она опустит свой карий взор,
Поверит неизвестно чему и родит сына.
Он вырастет, будет учить, примет приговор,
И так же смиренно поднимет крест на спину.
Другая, не ты, будет плакать у его ног.
Другую, не тебя, я уведу, обняв за плечи.
Жизнь, как слезинка на Библии, между строк,
А значит, до встречи, любимая,
До нашей небесной встречи…
«Не вижу других…»
Не вижу других.
Ресниц твоих штрих
Тает в зерцалах витринных,
В облаках тминных –
Один на двоих…
Зрачков, как оков, пленник.
Не данник, не ленник…
Просто вхожу в их круг и не дышу,
Верую, не чувствую, что грешу,
Идя по ножу…
Для нас и нож – один на двоих.
Для нас – не для них!
Другим другая дорога,
Иным – иной разрез.
А нам – месяц двурогий
И на двоих – один рельс…
Одна петля, одно небо, одно крыло…
Повезло?! Да! Потому что иначе сойти с ума –
Не девочка, не мальчик, считай сама…
Друг без друга – тьма…
«О беспечный бог простыней и заспанных маршруток…»
В. Брюсову
О беспечный бог простыней и заспанных маршруток,
Муравьиных, усталых дней, чьих-то сальных шуток,
Барабанов дождей, бьющих в гроб, и чужего веселья,
Когда пуля приложит в лоб, это новоселье?
Обложных, кучевых облаков, как обшлагов, до края,
Вся трефовая тяжесть оков и петля у сарая,
Так нелепо взросление рифм, когда пьяный апостол
Переходит последний риф, мордой о стол!
Тень вылизывает по чужим углам капли снов и блуда.
Если б принял тогда ислам, жил бы Будда.
Это певчая скрипка в твоих руках, по другому не будет,
До тебя горели в кострах такие люди!
И сейчас, прогоняя страх, ночью ангелы ходят по двое.
Смерть светла, но в её устах – волки воют…
«О беспечный бог простыней и заспанных маршруток…»
Я учусь жить с этим гвоздём в левом виске,
Привыкая сжимать пальцы и не скулить от боли.
Карабкаться вверх, над пропастью, на волоске,
Держась лишь смешным подобием силы воли.
Потому что никому не надо знать. Это моё.
У каждого в сердце есть свои дыры и каверны.
Бывает, что на излёте душа, задыхаясь, поёт
Последнюю песню. Оно того стоит, верно?
Но можно не петь. Мычать сквозь разбитые губы
Одну мелодию о том, что не надо бояться.
Что только с самим собой стоит быть грубым,
Бить кулаком в зеркало, как в маску паяца.
Пусть не так поймут, не оценят, не их дело.
Я свой путь не желаю никому из любых врагов,
Я при всех признаю сердце своё пустотелым,
Я признаю себя сразу вместилищем всех грехов!
Я пойду, куда скажут, и, шею склонив на плаху,
Перекрещусь перед всем народом на Лобном месте,
Я порву свои вены махом, как рвут рубаху,
Поклонившись могиле, словно желанной невесте!
Вы этого ждёте, люди? Ухода? Навек? Трагично?
Под аплодисменты и значимых премий гроздь?
Но в целом, вы правы, конечно, не надо о личном.
Я жду пока смерть зубами выдернет гвоздь…
«Ты на выдохе перешагиваешь мои стихи…»
Ты на выдохе перешагиваешь мои стихи,
Легко перепрыгивая через строчки,
Шажок за шажочком, ночка за ночкой.
Так по весне тополиные почки
Взрываются зеленью! С гулом глухим
Перун выжимает устало последние грозы.
Им вторят ушедшие ране поэты,
Я тоже герой, я лежу вдоль лафета,
Меня укачало вращение планеты,
Похоже, что жизнь, это всё-таки проза…
А смерть не нуждается более в рифмах и снах.
Ласки её клеят всех без разбора.
Здесь не важна ни доступность, ни фора,
Так же количество «лайков», вне спора,
Вряд ли сыграет в три плюса на похоронах.
Просто поверьте в тот факт, что оценят не это.
Круче – как ты перепрыгнула строчки,
Как разложила стихи на клубки и комочки,
Книги мои раскидав на пустые листочки,
Рифмы целуя мои до расстрела рассветом…
Я ухожу.
В нерифмованность «лето» и «Лета».
Еще от автора Андрей Олегович Белянин
