Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны - [23]

5. Встреченный у мыса Скаген русский военный транспорт «Бакан» донес, что специально отклонился от своего курса, чтобы предупредить эскадру о замеченных им у норвежских берегов двух миноносцах, не несших флага и скрывшихся в фьордах.

6. Английская печать, обсуждая Гульский инцидент, возмущалась поведением русских: «Один из их миноносцев, – писали британские газеты, – оставался до утра на месте происшествия и не оказывал никакой помощи тонувшим рыбакам». Но русские миноносцы, все без исключения, находились в эту ночь не менее, как в 200 милях от эскадры, о чем не преминул официально сообщить адмирал Рожественский. После этого миноносец как в воду канул со столбцов английских газет, а заподозрить английских рыбаков в неумении отличить миноносец от рыбачьего парохода едва ли у кого найдется смелости. Следовательно, миноносец был, русским он быть не мог, помощи не оказывал, ибо, быть может, сам нуждался в таковой после неудачной атаки.

Ту же судьбу – появиться на страницах английской печати и вскоре же исчезнуть – разделили и фотографии в некоторых иллюстрированных журналах самодвижущейся мины, найденной на побережье Северного моря вскоре же после Гульского инцидента. А что было проще: записать ее номер и узнать, на какой корабль и когда была она отпущена.

Еще более приподымает завесу над тайной Гульского инцидента любопытный эпизод, рассказанный капитаном 2-го ранга В. Семеновым в его книге, изданной после Русско-японской войны и переведенной на все культурные языки. Эта книга Семенова – его знаменитая «Расплата» – не есть ни историческая монография, ни мемуары, где можно было бы ожидать отсебятины; это – дневник уже немолодого, умного и храброго офицера. Вот что он пишет[64]:

«9 месяцев спустя (после Гульского инцидента), когда я лежал на койке японского госпиталя в Сасебо, мои товарищи, уже настолько оправившиеся от ран, что могли ходить, сообщили мне, что в соседней палате лежит больной острым ревматизмом японский лейтенант, бывший командир миноносца. В то время, в Портсмуте, в Северной Америке, начались уже переговоры о мире, и наш сосед полагал, что при этих условиях уже можно не делать тайны из прошлого, и, не стесняясь, признался, что получил свою болезнь во время тяжелого перехода из Европы в Японию.

– Ваша осень, – сказал он, – хуже нашей зимы.

– Осень? – спросили его. – А какой именно месяц?

– Да октябрь, черт его побери! Мы тронулись в путь в конце октября.

– В таком случае, в то же время, что и мы со второй эскадрой! Как же мы этого не знали? Под каким флагом вы шли и когда прошли Суэцкий канал?

– О, вы слишком любопытны! – сказал, смеясь, японец. – Под каким флагом? Ну, конечно, уж не под японским. Почему вы ничего не знали? На это вы сами должны были бы ответить. Когда мы прошли Суэцкий канал? Да следом за адмиралом Фелькерзамом.

– В таком случае, не участвовали ли вы в знаменитом Гульском инциденте?

– О, о, это уже можно назвать нескромным вопросом…

Несмотря на все наши старания, нам уже не удалось выжать из него больше ни одного слова»…

* * *

Инцидент вызвал крупный конфликт между Англией, с циничной откровенностью поддерживавшей Японию, и Россией. В первые после инцидента дни конфликт принял настолько острые формы, что грозил окончиться прямым разрывом и войной. Впрочем, страсти улеглись довольно скоро, и инцидент имел для нас последствием лишь то, что Англия еще циничнее стала покровительствовать Японии, создавая на нашем дальнейшем пути, где только можно, препятствия, зачастую в явное нарушение международного права.

Самый же инцидент дипломатия обеих стран решила передать на рассмотрение международной арбитражной комиссии, которую решено было созвать в Париже. Комиссия была чисто морская, составленная из адмиралов, если не ошибаюсь, пяти различных стран. Русским представителем в комиссии был назначен умный и образованный старый моряк, герой Русско-турецкой войны 1877 года – адмирал Дубасов. Среди собравшихся моряков старшим в чине «оказался» англичанин. Подчеркиваю слово «оказался», ибо всегда и всюду, по какому бы случаю ни собирались моряки различных стран, английский моряк всегда «оказывается» старшим в чине своих иностранных коллег.

Я слышал, что у каждого английского адмирала, командующего в заграничных водах отрядом или эскадрой, имеется запечатанный конверт с подписанным приказом о производстве его в следующий чин. Этот конверт он имеет право вскрыть лишь в том случае, если по несчастной случайности или по неосмотрительности британского Адмиралтейства окажется во время совместных действий моложе своего иностранного коллеги.

Si non è vero è ben trovato[65].

Если мне не изменяет память, английским представителем в международной комиссии по разбору Гульского инцидента был адмирал Bumont. Так как он, конечно, оказался старшим в чине, то при открытии конференции ему принадлежало право первым произнести слово. Bumont встал и, к удивлению присутствующих, произнес длинную речь на английском языке. Воспитанные и рыцарски вежливые адмиралы выслушали его, не прерывая. Когда он кончил, поднялся высокий, красивый старик Дубасов и спокойно произнес речь… по-русски. Члены комиссии также выслушали его, не прерывая, но когда он кончил, предложили обсудить предварительно вопрос, на каком же языке будут вестись заседания комиссии. Адмирал Дубасов заявил, что полагал бы правильнее всего вести переговоры на французском языке, во-первых, как на языке, признанном повсюду международным и, во-вторых, из уважения к той стране, в столице которой комиссия заседает. Предложение было одобрено без возражений, и дальнейшая работа проходила без инцидентов.