Четыре подковы белого мерина - [3]

– Тебя же все боятся! – говорила Вероника по этому поводу. – Ты бы хоть перед зеркалом, что ли, потренировалась!

Гронский Ладу не боялся. Он вообще относился к ней так, как будто они были знакомы всю жизнь. Скоро она поняла, почему он, пересев к ней в автобусе, не нарушил ее личное пространство. Они оба умели молчать, когда это было нужно.

Лада очень боялась, что он станет ей помехой. Предстоял день, который ей хотелось пережить по-особому, прочувствовать его. И меньше всего хотелось, чтобы к ней приставали с расспросами, мешали слушать экскурсовода и донимали ерундой, которая будет отрывать от главного. Но у него был талант: он умел молчать. Лада сразу оценила это уникальное качество. Когда ее Димка был маленьким, Лада так уставала от его болтовни, что даже придумала игру.

– Давай немножко послушаем тишину, а потом расскажем друг другу, что слышали. Годится?

– Годится, – радостно соглашался сын, и они ударяли по рукам.

Игру придумала Лада. Где-то слышала, что в море устраивают такие минуты тишины, чтобы услышать чьи-то сигналы SOS. И песня ей такая нравилась, про то, как на судне «Кострома» должны «услышать три минуты тишины».

Так что тишину Лада очень ценила. К счастью, даже в большом городе ей с этим повезло, потому что ее дом на окраине находился вдалеке от дорог, окна выходили в парк, под окнами – никаких футбольных полей и стихийных автостоянок. И самое главное – сверху над квартирой был только чердак, который запирался на большой навесной замок, и если нога человека когда-то и ступала по чердаку, то это была нога сантехника или электрика из их жилконторы, а не пьяного соседа.

Именно умение красноречиво молчать она и оценила в своем новом знакомом.

Вот так утром пятого февраля у Лады образовался спутник, сосед, собеседник, он же со-молчальник, Павел Андреевич Гронский – питерский адвокат. Наверное, известный, раз он при встрече сказал, представляясь: «Может, слышали?!»

Нет, она не слышала. Лада далека была от его мира. Но, наверное, даже очень известный, если он так сказал: «Может, слышали?!»

– …Мы будем сегодня много ходить, поэтому советую тем, кто еще не переобулся, сделать это, – услышала Лада обрывок фразы – экскурсовод давал туристам рекомендации по экипировке.

Экскурсовод им попался отличный. Бывший соотечественник, естественно, еврей, Леонид Нельман из Ленинграда. Поговорив немного с туристами о родном городе, он аккуратно перевел разговор на Иерусалим и более к воспоминаниям о родине не возвращался. Только грустно заметил:

– Я очень скучаю по Ленинграду. Когда я уезжал из СССР, мой город назывался так, и к другому имени я так и не привык. Но сегодня вы в гостях у меня, и я покажу вам другой город. Он удивительный. Он не похож на Ленинград, но, надеюсь, он вам тоже понравится.

Потом они ехали совсем недолго, вертели головой по команде: «Посмотрите налево! Посмотрите направо!» Город этот, который до сего дня казался Ладе игрушечным, волшебным, большой декорацией к театральному спектаклю, оказывается, жил современной жизнью. Стояли на перекрестках, пережидая красный свет, автобусы и частные авто, спешили по своим делам горожане, неспешно прогуливались в сквериках мамаши с колясками и пожилые люди – смешными и трогательными парочками.

Раньше Ладе представлялось, что в Израиле живут сплошные выходцы из республик бывшего Союза, из больших городов и крошечных местечек огромной некогда страны, которая поперла граждан с насиженных мест, заставила вспомнить про «историческую родину» только за то, что по паспорту они были не Ивановы и Петровы и выговор имели с упором на «таки да». Да мало ли кого за что поперли! В СССР, а потом и в России они были евреями или, того хуже, жидами, а тут по иронии судьбы стали русскими!

За завтраком Лада познакомилась в ресторане с охранником. Словоохотливый Семен Моисеевич за пять минут рассказал ей, что живет в Иерусалиме уже почти три десятка лет:

– Я люблю Израиль. Это моя родина, хоть и родился я в Москве. Но я не скучаю. Москва мне жизнь сломала. Я учиться хотел! Я, если хотите, с отличием суперпуперфизико-математическую школу окончил. А в университете меня завернули. Не поверите! Даже взятку не взяли! Просто завернули, и все. Так что я не скучаю, нет! Я не стал физиком, хотя мог бы. Но я счастлив тем, что внуки мои будут учиться в тех университетах, в которых захотят. И работать будут там, где им захочется.

Лада слушала этого немолодого уже человека, и ей было страшно. Она скучала по своему городу, скучала по Димке, даже по работе своей скучала. И хоть все это осточертело ей до зубовного скрежета и в отпуск она убежала и от хмурого города, и от Димки с его проблемами, и от работы, но она знала, что подойдет к концу эта туристическая неделя и самолет доставит ее в родной город. А там вместо солнца – до самого июня дожди со снегом, Димка, с которым она устала нянькаться, работа с сумасшедшей и неадекватной директрисой Светланой Генриховной, но там ей хорошо и спокойно, даже если день начинается с тревожного звонка или пониженного давления. Просто там, в этом городе, – ее дом и, уж простите за патетику, родина! Или, если проще, то место, где родился и вырос.