Четыре оттенка счастья - [14]

– На солененькое потянуло? – хмыкнула Злата.

– Типун тебе на язык! – Наталья Геннадиевна подозрительно покосилась на капусту, после чего поставила ее обратно в холодильник.

– Вибач, Данька, цього разу не пощастило, – Юра по-дружески похлопал молодого соседа по плечу и так же, как Елизавета Борисовна, скрылся в своей комнате.

– Никуда не уходите, я ее уговорю! —полный решимости провести завтрашний спектакль,

Даня бросился за старушкой и, умоляя впустить его, таки попал в комнату пожилой преподавательницы.

Часы показывали 20:15.

В комнате пожилой пары пахло одеколоном Ивана Артемовича и розмарином, который его супруга выращивала на подоконнике. Небольшая кровать, покрытая шерстяным пледом, письменный стол, два стула, старое радио и многочисленные книжные полки – вот и все богатство престарелых преподавателей. Стена над кроватью старичков была сверху донизу завешана фотографиями друзей и родственников, а старинная хрустальная люстра сверкала чистотой. Когда Даня вошел, Елизавета Борисовна сидела возле окна, внимательно рассматривая свой розмарин. В комнате был полумрак, а на столе играло радио.

– Елизавета Борисовна... – начал Даня, но пожилая женщина мигом его оборвала.

– Даниил, я не сержусь на тебя настолько, насколько ты мог подумать. Ты молод и горяч, но есть низкие поступки, которые не может оправдать даже молодость. Участвовать в этой «жестокой комедии» я не просто не буду, но и обязательно расстрою ее, когда завтра сюда придет твоя девушка. И уговорить меня у тебя не получится. – Елизавета Борисовна взглянула на своего любимчика, и принялась опять рассматривать драгоценный куст.

Даня прекрасно понимал, почему старушка не хочет ему помочь, и во многом был с ней согласен. Но они были давно знакомы, и молодой человек хорошо знал, как нужно действовать.

– Дорогая бабушка... – начал Даня, перейдя на драматический шепот, – я не оправдываю себя и не утверждаю, что мои действия благородны. Но вы должны знать, что мое поведение и попытка разыграть этот спектакль вполне объяснимы. И молодость тут вовсе ни при чем! Моя затея – не попытка подшутить над горячо любимой мною Аллой и вовсе не желание обмануть милую девушку, – речь Дани была спокойной, но несколько раз Елизавета Борисовна улавливала, как его голос дрогнул.

– Я всю жизнь был сиротой... Прошу вас, молчите! Я знаю, что вы сейчас скажете, – Даня подошел к пожилой женщине, присев у ее ног, – мой отец был достойным человеком, тут не поспоришь, но до самой смерти он оставался профессором, – молодой человек с силой сжал сморщенную руку своей собеседницы. – Никогда! Слышите, Елизавета Борисовна? Никогда я не чувствовал отцовского тепла, а материнского и вовсе не знал...

– Даня, но ведь все мы – твоя семья... – перебила взволнованная женщина.

– Это так лишь потому, что ни у кого из проживающих здесь нет детей... Да и семьи как таковой. Дорогая бабушка, вы часто говорите, что любите меня, но будь у вас с Иваном Артемовичем свои дети и внуки, вы бы и не глянули на меня. Прошу, не перебивайте! Вся моя жизнь – это придуманный мир грез и фантазий, в котором вы, я, Иван Артемович и прочие жильцы этой квартиры – настоящая семья, связанная кровью. Видимо, я так заигрался, что в какой-то момент сам в это поверил.

Елизавета Борисовна озадаченно и сочувственно смотрела на своего любимого Даню, а он все сильнее сжимал ее сухую руку.

– У вас была семья, были любящие родители. Вы знаете, каково это быть любимой и желанной, да и каждый из соседей знает это... Никого из них не бросала мать. Никого из них не растил отец, сдвинутый на идее «слепить» нового гения, будущего светилу науки, тогда как этому светиле хотелось просто быть любимым. Не подумайте, дорогая бабуля, я не жалуюсь на жизнь! – Даня неожиданно отпрянул от собеседницы, из глаз которой струились слезы, – простите меня и давайте забудем, – он уже был готов уйти, как вдруг старушка его окликнула.

– Ты так сильно этого хочешь?

Парень утвердительно кивнул.

– И ты понимаешь все последствия и то, что Алла может тебе этого никогда не простить? – Елизавета Борисовна вынула носовой платочек и аккуратно вытерла слезы.

– Понимаю... – Даня сосредоточенно наблюдал за своей псевдобабушкой, которая грустно посмотрела в окно, а спустя несколько секунд медленно приподнялась на стуле.

– Что же, уговорил... Да простит меня Господь!

Новость о том, что Елизавета Борисовна согласна, неимоверно оживила и взбодрила всех жильцов. Сам факт, что она будет принимать участие в неожиданной авантюре, успокаивала совесть некоторых из соседей. Распределив роли и обязанности, новоиспеченная семья начала грандиозные приготовления к спектаклю.

После долгих уговоров и просьб Злата таки согласилась исполнять роль рано родившей матери Дани. Правда, для правдивости ей пришлось накинуть лишних 3 года, превратив в 40-летнюю женщину, 23 года состоящую в браке с Мишей, которому досталась роль отца. Профессиональный столяр был неимоверно рад вновь, спустя многие годы, получить главную роль, и теперь с упоением объяснял Злате «основы» драматургии.

Наталья Геннадиевна, как и оговаривалось заранее, была сестрой Златы. Даня долго не знал, какую роль дать Юре, делая его, к ужасу Златы, то своим братом, то внучатым племянником Елизаветы Борисовны. В итоге было решено, что Юра – младший брат Миши. С пожилой парой все и так было понятно. Они без каких-либо разговоров должны были изображать бабушку и дедушку Дани, родителей Златы и Натальи Геннадиевны.