Четвертый раунд - [51]

Впоследствии меня не раз спрашивали, почему я тогда не ударил. Ведь Виттерштейн, дескать, оказался на какое-то мгновение в беспомощном положении и послать его в нокаут ничего не стоило. Не знаю, может, и так. Но в тот момент я просто подумал — что и сам могу за него зацепиться, и тогда мы можем оба свалиться на пол. Лучше вдохну глоток-другой свежего воздуха, решил я. Да и бой, по всему чувствовалось, все равно останется за мной. Виттерштейна к тому времени я уже не опасался…

Но болельщики расценили мой поступок так, как он им увиделся с трибун, решив, что я не хочу воспользоваться беспомощностью своего противника. Ну что ж, им, как говорится, со стороны виднее: по крайней мере, попробовать ударить Виттерштейна я действительно мог. Аплодисменты не смолкали до самого удара гонга.

В третьем раунде немец пропустил еще один сильный боковой слева и больше уже не лез напролом. Инициатива полностью перешла в мои руки, и до конца боя я спокойно продолжал набирать очки.

Первым — раньше, чем успел это сделать рефери, — поднял в знак победы мою руку сам Виттерштейн. Мы оба, как по команде, улыбнулись и под овацию зала заключили друг друга в объятия. Не знаю, что чувствовал мой противник, а я был в самом деле очень счастлив: второй раз подряд стать первой перчаткой Европы — такое, думаю, никого не оставит равнодушным.

Домой наша команда увезла две золотые, три серебряные и одну бронзовую медали, а вместе с ними и первое общекомандное место. Изменила тон в отношении советского бокса и зарубежная пресса. «Поразительным по сравнению с Хельсинки является прогресс русских боксеров», — писала немецкая газета «Дер абенд». «Русские изумили тем, что со времен последнего первенства Европы изменили свою тактику, — вторила ей «Берлинер моргенпост». — Русские, которые являлись раньше «безостановочными рубаками» и умели лишь идти вперед, ныне боксировали в английском стиле больше, чем сами англичане».

Оставив на совести зарубежных спортивных обозревателей «английский стиль» и «безостановочных рубак» — тот же Енгибарян, скажем, в Варшаве боксировал ничуть не менее технично и разнообразно, — надо сказать, что само существо этих и подобных им оценок вполне соответствовало действительности. Начиная с Берлина советский бокс уверенно занял на международном ринге прочные, не вызывающие уже ни у кого сомнений позиции.

Что касается лично меня, то мне тоже пора было подвести итоги: прошло девять лет с тех пор, как я впервые надел кожаные перчатки; бой с Виттерштейном оказался сто двенадцатым по счету, сто три из них мне удалось выиграть. Позади осталась дуэль с Королевым, тридцать с лишним побед на международном ринге; пять лет подряд я удерживал за собой звание чемпиона страны в тяжелом весе, дважды завоевывал золотой пояс чемпиона Европы — словом, настала кульминация моей боксерской карьеры, и я это понимал.

Мне удалось добиться всего, чего когда-то хотелось, о чем я мечтал.

Пришла пора подумать о будущем. Не то чтобы я собирался оставить ринг — сама мысль об этом поначалу причиняла боль и никак не желала укладываться в сознании; просто наступил час, когда стало как-то отчетливо, совсем не так, как раньше, ясно, что никто не вечен на ринге и что в жизни существует не один только бокс.

Я к тому времени успел обзавестись семьей и получить высшее образование; начал понемногу приноравливаться к будущей своей профессии — вел тренерскую работу в каунасском спортивном обществе «Жальгирис». В общем, жизнь постепенно как бы расходилась вширь, вбирая в себя, помимо ринга, все новые и новые, неведомые прежде заботы и интересы. Она как бы взрослела вместе со мной, набирала большую глубину и емкость; росло вместе с тем и чувство ответственности — перед государством, перед семьей, перед самим- собой, наконец, Все, словом, клонилось к своему неизбежному логическому завершению: мысль, что скоро придется покинуть ринг, постепенно сглаживалась в своей остроте, становясь день ото дня привычнее.

Чтобы принять окончательное решение, не хватало только толчка извне. А его, как вскоре выяснилось, не пришлось долго ждать.»

ПОСЛЕДНЕЕ «ЗОЛОТО»

Через несколько месяцев после Берлина состоялось очередное первенство страны по боксу, где в четвертьфинальном бою я встретился со своим земляком, одноклубником и соседом по улице Ричардом Юшкенасом. Мы хорошо знали друг друга. До этого мы не раз с ним встречались на ринге, и победа неизменно оставалась за мной.

Ричард был отличным боксером, разве только чуточку тяжеловат; его боевой вес равнялся 108–109 килограммам. Зато и удар у него был капитальный. Однако Юшкенасу не хватило, на мой взгляд, бойцовских качеств, недостаток которых он пытался перекрывать упрямством. Обладая огромной физической силой и выносливостью, он хорошо держал удар, и все наши с ним встречи я выигрывал у него лишь по очкам. Словом, в качестве противника с ним всегда было интересно встретиться, но серьезным своим соперником я его не считал. Да и сам он, насколько я знаю, придерживался той же точки зрения. Ему тогда было 22 года; он только набирал силы, и время расцвета его боксерской карьеры еще не пришло.