Четвертое сословие - [182]

После завтрака они вместе спустились в ресторан, и Таунсенд обошел весь зал, беседуя с руководителями своих компаний со всего мира. Сделав круг, он пришел к заключению, что они либо очень хорошие актеры, либо понятия не имеют, в каком опасном положении оказались. Он надеялся на второе.

В то утро первым выступал Генри Киссинджер. Он читал лекцию о международном значении стран Тихоокеанского бассейна. Таунсенд сидел в первом ряду и сожалел, что отец не может услышать слова бывшего госсекретаря, говорившего о возможностях, которые открываются, по его мнению, перед «Глобал» и которые еще десять лет назад казались немыслимыми. Потом мысли Таунсенда вернулись к матери — ей сейчас было за девяносто — и к тому, что она сказала, когда он сорок лет назад вернулся в Австралию: «Я всегда испытывала отвращение к долгам любого рода». Он даже помнил, с какой интонацией она это произнесла.

В течение дня Таунсенд посетил все семинары, на которые у него хватило сил, и после каждого у него в ушах еще долго звенели слова «обязательство», «видение» и «экспансия». Перед сном он получил последнее послание от Э.Б.: «Франкфурт и Бонн согласились, но выдвинули жесткие условия. Еду в Цюрих. Позвоню, как только узнаю их решение». Он провел еще одну бессонную ночь в ожидании звонка.

Сначала Таунсенд предложил Элизабет сразу после Цюриха прилететь в Гонолулу, чтобы передать ему всю информацию лично. Но она посчитала это неудачной идеей.

— В конце концов, — напомнила она ему, — вряд ли я подниму боевой дух, если буду болтать с делегатами о своей должностной инструкции.

— А вдруг они подумают, что вы моя любовница, — усмехнулся Таунсенд.

Она не засмеялась.

На третий день после обеда настала очередь сэра Джеймса Голдсмита выступить перед собранием. Но Таунсенд без конца смотрел на часы и с тревогой ждал, когда же позвонит Бересфорд.

Свет в зале слегка притушили, и сэр Джеймс поднялся на трибуну под бурные аплодисменты участников. Он положил текст своей речи на подставку, посмотрел в зал, хотя в полумраке не мог видеть лица присутствующих, и начал свое выступление такими словами:

— Мне очень приятно выступать перед людьми, которые работают в одной из самых успешных компаний мира.

Таунсенд невольно заинтересовался взглядами сэра Джеймса на будущее ЕС, его объяснением, почему он решил баллотироваться в Европарламент.

— Если меня изберут, то появится возможность…

— Простите, сэр.

Таунсенд поднял голову и увидел склонившегося к нему управляющего гостиницей.

— Вам звонят из Цюриха. Она говорит, это срочно.

Таунсенд кивнул и быстро вышел за ним из темного зала в коридор.

— Желаете поговорить у меня в кабинете?

— Нет, — ответил Таунсенд. — Переведите звонок ко мне в номер.

— Хорошо, сэр, — наклонил голову управляющий, и Таунсенд поспешил к ближайшему лифту.

В коридоре он прошел мимо одного из своих секретарей, который недоуменно посмотрел ему вслед. Почему босс ушел с выступления сэра Джеймса, если дальше по программе идет его речь с выражением благодарности?

Когда Таунсенд добрался до своего номера, телефон уже звонил. Он подошел к телефону и снял трубку, радуясь, что она не видит, как он нервничает.

— Кит Таунсенд, — сказал он.

— Банк Цюриха согласился на наши условия.

— Хвала Господу.

— Но не бескорыстно. Они потребовали три пункта сверх базовой ставки на весь десятилетний срок. Это обойдется «Глобал» в лишних семнадцать с половиной миллионов долларов.

— И что вы ответили?

— Я приняла их условия. Они быстро сообразили, что стоят в числе последних в моем списке, поэтому мне нечем было побить их козыри.

На следующий вопрос он решился не сразу:

— Какие у меня теперь шансы на выживание?

— Пока еще только пятьдесят на пятьдесят, — сказала она. — Так что не ставьте деньги на это.

— У меня нет денег, — ответил Таунсенд. — Вы даже кредитки у меня забрали, забыли?

Э.Б. ничего не ответила.

— Что еще я могу сделать?

— Когда сегодня вечером будете выступать с заключительной речью, сделайте так, чтобы ни у кого не осталось сомнений: вы президент самой успешной информационной компании в мире. И пусть никто не знает, что вы всего в двух шагах от подачи заявления о добровольной ликвидации.

— А когда я узнаю, кто я — президент или банкрот?

— Думаю, завтра, — ответила Элизабет. — Я позвоню сразу после встречи с Остином Пирсоном.

В трубке наступила тишина.

Рег встретил Армстронга в аэропорту и повез его по грязной слякоти в Лондон. Армстронга всегда бесило, что управление гражданской авиации не позволяет ему пользоваться своим вертолетом в черте города в темное время суток. Приехав в свой издательский дом, он поднялся на лифте в пентхаус, разбудил своего повара и велел приготовить поесть. Он долго стоял под горячим душем и через тридцать минут вышел в столовую в халате и с сигарой в зубах.

На столе стояла большая ваза с икрой. Он сразу зачерпнул ее рукой и отправил в рот, не успев даже сесть на стул. Съев еще несколько ложек икры, Армстронг открыл портфель, достал лист бумаги и положил перед собой. Он ел икру, запивая ее шампанским, и между делом изучал повестку дня завтрашнего заседания правления.

Несколько минут спустя он отодвинул повестку в сторону. Теперь он был уверен: если ему удастся проскочить первый пункт, на все остальные вопросы сэра Пола у него найдутся убедительные ответы. Тяжело ступая, он пошел в спальню и устроился на кровати, подложив под спину пару подушек. Армстронг включил телевизор и стал переключать с канала на канал в поисках какой-нибудь развлекательной передачи. В конце концов, он уснул под старый фильм с участием Лорел и Харди.