Четвертое сокровище - [22]

Они осторожно шли вдоль реки, по обледеневшему берегу. Через прорехи лесного свода любовались обилием звезд. Промерзнув до костей, поспешили в дом, расстелили фугоны поближе к углям очага и залезли под одеяла.

— Ханако, — произнес сэнсэй, — звезды были прекрасны.

— Прекрасны, — повторила она.

Он подвинулся к ней, она дотянулась до него и привлекла к себе.

^{Лучшая тушь суми готовится из «кокэйбоку» — брусочков туши, которые изготовляются из смеси сажи и клея. Их возраст подобен выдержке хорошего вина. Несколько брусков редкой туши стоимостью в несколько тысяч долларов каждый дошли до нас из династии Мин[34].}

^{Большинству начинающих следует пользоваться жидкой тушью — «экитайбоку». После овладения базовой техникой всем учащимся следует перейти на тушь в брусках. Приготовление туши путем натирания брусочков о тушечницу является частью ритуала, необходимого для духовной каллиграфии. Используя брусочную тушь, каллиграф сможет лучше контролировать густоту и опенок туши, а также чувствовать духовную близость со всеми каллиграфическими принадлежностями — «четырьмя сокровищами».}

^{Дневник наставника. Школа японской каллиграфии Дзэндзэн.}

В приюте они провели три дня. После обеда гуляли, наслаждаясь воздухом, пропитанным ароматом снега и льда. Ходили по тропинке вдоль реки к горам — к тому месту, где, по преданию, начала свою жизнь Тушечница Дайдзэн. Когда было настроение, занимались каллиграфией. Остальное время проводили на фугоне.

В последний вечер при желтом свете старого фонаря они трудились бок о бок над старым стихом поэта Бунтё Мэй «Дух — как вода». Сэнсэй Дайдзэн смотрел, как Ханако добавляет жидкую тушь в канавку чернильного камня.

— Хочешь сама попробовать Тушечницу Дайдзэн?

Ее рука замерла.

— Я? Я не имею права. Только сэнсэй Дайдзэн может ею пользоваться.

— Ты дала мне столько, раскрыла меня самого так много всего во мне. Я просто хочу поделиться с тобой всем, что имею.

— Мне кажется, не все следует делить с другими.

— Может, и нет, но…

Ханако придвинулась к нему. Сэнсэй положил чистый лист бумаги на стол. Несколько мгновений она внимательно изучала тушечницу, затем опустила кисть в канавку.

Она коснулась кистью бумаги и написала иероглиф «дух». Неожиданно ее охватил прилив энергии и чувства. Словно тушечница вдохнула жизнь в ее кисть и тушь.

Она отложила кисть.

— Спасибо, — сказала она, снимая свитер и выскальзывая из юбки. Она прижалась теплой кожей к сэнсэю и помогла ему раздеться.

— Никогда не расставайся с Тушечницей Дайдзэн, — сказала она сэнсэю, пока они ждали поезда из Дзюдзу-мура.

— Я должен сделать все, на что способен, чтобы она осталась у меня.

— Ты не должен ее отдавать, — повторила она.

Беркли

Годзэн своим ключом открыл дверь школы Дзэндзэн. Собрал почту, которая нападала под щель в двери. Он просмотрел всю кипу, отделив счета и важную на вид корреспонденцию от рекламного мусора. Бросив обе пачки на стол, осмотрел офис и мастерскую. Все было в порядке, хотя все за это время покрылось слоем пыли.

Из шкафа, где хранился инвентарь для уборки, он достал перьевую метелку и стал методично обходить весь дом. В спальне сэнсэя, смахнув пыль с комода, Годзэн выдвинул нижний ящик. Открыл коробку, вынул тушечницу и стал внимательно изучать ее на свету.

Два дня назад он нашел копию «Истории Тушечницы Дайдзэн» в азиатском отделе университетской библиотеки. Просидев больше трех часов за столом, он с грехом пополам прочел стостраничный документ. История была написана на старояпонском, читать который трудно всем. кроме специалистов по классическим текстам. Но даже того, что он понял, хватило, чтобы окончательно убедиться: он держал в руках именно Тушечницу Дайдзэн.

Интерлюдия

История Тушечницы Дайдзэн

Часть 1

Лето 1655 года

Киото, Япония

Распространяя вокруг себя еле уловимый аромат чайных листьев, сын чаеторговца Ихара постепенно сгибался в глубоком поклоне, пока не оказался простертым на татами. Рядом самурай Саката, сын одного из дальних родственников сёгуна, склонился столь же низко. Старый учитель — четырнадцатый сэнсэй Дайдзэн — нетерпеливо клёкотнул, и оба ученика выпрямились. На коленях они подползли к низкому столику, на котором должны были готовить тушь для учителя. Оба потянулись за бруском туши, когда сэнсэй вдруг сказал:

— Нет.

Саката стал медленно отползать от столика, а Ихара застыл в нерешительности. Старый сэнсэй дернул головой в сторону Ихары, и ученик последовал за Сакатой. Учитель подождал, пока ученики не сядут рядом. Ихара смотрел на татами, не решаясь встретиться с взглядом учителя. Тогда сэнсэй произнес:

— Вы сделаете то, что я вам велю.

— Да, сэнсэй, — ответили ученики. Голос Ихары слегка дрожал, ответ же Сакаты прозвучал холодно и ровно.

— Я уже очень стар. Если бы мне было суждено никогда больше не взяться за кисть, я был бы только счастлив. Огонь уже догорел. — Сэнсэй тихо кашлянул. — Если бы я захотел умереть, то умер бы?

Ихара поднял глаза, недоумевая, нужно ли отвечать на вопрос. И вопрос ли это вообще? Слова учителя звучали, как предсмертный стих[35].

Старый сэнсэй пристально смотрел на внутренний дворик. Ихара потушил взор, когда взгляд сэнсэя снова упал на учеников. Саката не двигался, едва дыша.