Четверо Благочестивых. По обе стороны закона - [2]

Синьор Паоло Мантегацца, директор Национального Антропологического музея во Флоренции, оказал Тери честь, включив его в свою прекрасную книгу (упоминание о нем вы найдете в главе «Интеллектуальная значимость лица»); поэтому я и говорю, что любому, кто изучает криминологию или физиогномику, имя Тери должно быть знакомо.

Этот человек сидел за маленьким столиком и чувствовал себя явно неуверенно: пощипывал свои жирные щеки, приглаживал лохматые брови, водил пальцами по белому шраму на небритом подбородке, короче говоря, делал все, что обычно делают простые люди, неожиданно оказавшись в обществе «важных лиц». Ибо и голубоглазый с беспокойными руками Гонзалес, и мрачный, неприветливый и недоверчивый Пуаккар, и Джордж Манфред с полуседой бородой и моноклем в глазу были менее известны в уголовном мире, но каждый из них, в чем вы скоро убедитесь, был великим человеком.

Манфред отложил последний номер «Геральдо ди Мадрид», вытащил монокль, протер его безукоризненно чистым носовым платком и усмехнулся.

— Смешные эти русские, — заметил он.

Пуаккар нахмурился и потянулся за газетой.

— Кто… на этот раз?

— Губернатор одной из южных провинций.

— Убит?

Усы Манфреда презрительно натопорщились.

— Пф! Да разве можно убить нужного человека бомбой? Да-да, знаю, бывало… Но это до того неуклюжий, варварский способ… Это все равно что подрывать городскую стену, надеясь, что она рухнет и раздавит среди остальных и вашего врага.

Пуаккар, как обычно, не торопясь и вдумчиво прочитал телеграмму.

— Князь получил серьезные раны, а несостоявшийся убийца потерял руку, — процитировал он и неодобрительно скривил губы. Не знающие покоя руки Гонзалеса нервно сжались в кулаки и тут же разжались — у Леона это было явным признаком беспокойства.

— Я вижу, нашего друга, — улыбнувшись, Манфред кивнул в сторону Гонзалеса, — нашего друга мучает совесть, и…

— Всего-то один раз! — поспешно прервал его Леон. — И не по моей воле. Вы же это прекрасно знаете, Манфред, и вы Пуаккар, — Тери он не упомянул. — И вообще, я был против этого, помните? — Похоже, он хотел как можно скорее оправдаться в неком проступке. — Ведь ничего серьезного-то не было! Да и жил я в Мадриде, — торопливо продолжил он. — А тут ко мне являются эти люди, несколько рабочих с какого-то завода в Барселоне, и начинают рассказывать, что задумали. Я как услышал, что они разбираются в простейших законах химии, так у меня от ужаса глаза на лоб полезли. Ну я и расписал им все ингредиенты, пропорции и стал умолять — да-да, чуть ли не на коленях — использовать какой-нибудь другой метод. «Дети мои, — говорил я, — вы играете с тем, чего даже химики касаться боятся. Если ваш хозяин завода действительно плохой человек, конечно же, уничтожьте его, застрелите, дождитесь, когда он разомлевший будет выходить из ресторана, и суньте ему петицию… сначала правой… потом левой… Вот так!» — Леон покачал кулаками и нанес пару ударов снизу вверх по воображаемому угнетателю. — Но они и слушать меня не стали.

Манфред потрогал стакан с кремовой жидкостью, который стоял перед ним, и, лукаво блеснув серыми глазами, кивнул.

— Помню… Погибло несколько человек, а на суде главным свидетелем и консультантом по взрывчатке выступал тот, для кого предназначалась бомба.

Тери покашлял, привлекая к себе внимание, и остальные трое с интересом посмотрели на него. В голосе Тери прорезывались нотки обиды.

— Я, конечно, не такой важный человек, как вы, сеньоры. Но вот я слушаю вас и половины из того, о чем вы говорите, не могу в толк взять… Вы говорите о правительствах, о королях, о законах, о причинах. Если кто-то делает плохо мне, я сношу ему череп… — Поколебавшись, он продолжил: — Не знаю, как это сказать… Но я имею в виду, что… Вы вот убиваете людей, не испытывая к ним ненависти, тех людей, которые лично вам ничего плохого не сделали. Не по мне это, и… — Он запнулся, словно собираясь с мыслями, потом сосредоточенно посмотрел на дорогу, покачал головой и погрузился в молчание.

Остальные некоторое время смотрели на него, потом переглянулись, и все трое улыбнулись. Манфред извлек из кармана увесистый портсигар, достал из него мятую сигарету, развернул ее, снова ловко свернул в аккуратную трубочку и зажег спичку о подошву ботинка.

— Привычный… вам… способ… дорогой Тери, — произнес он, закуривая, — довольно глуп. Вы убиваете ради выгоды, мы убиваем ради справедливости, и это отличает нас от остальных профессиональных убийц. Когда мы видим, что злой человек несправедливо притесняет других, когда видим, что творится зло против Господа Бога, — Тери перекрестился, — и человека, и знаем, что по человеческим законам творец зла может избежать кары… Тогда караем мы.

— Вот что я вам скажу, — заговорил молчаливый Пуаккар. — Когда-то жила одна девушка, молодая и красивая, вон там… — он уверенно махнул рукой на север. — И был один священник, который… Священник, понимаете… А родители закрыли на это глаза, потому что такое часто происходит… Но девушка после того не чувствовала ничего, кроме стыда и отвращения. Она отказалась прийти к нему снова, и он поймал ее и запер в каком-то доме… Через время она ему надоела, и он ее выпустил. Тогда-то я ее и нашел. Она для меня ничего не значила, но я сказал себе: «Закон не сможет наказать этого человека так, как он того заслуживает». И вот однажды ночью, надвинув шляпу на лоб, я наведался к этому священнику и сказал, что на дороге умирает человек. Он не захотел со мной ехать, но я добавил, что умирающий — известный богач. Тогда он сел на лошадь, которую я привел для него, и мы прискакали в маленький домик на горе… Когда мы зашли, я запер дверь, он обернулся… Ему было не выбраться, и он это знал. «Что вы собираетесь делать?» — спросил он, задыхаясь от страха. «Я собираюсь убить вас, сеньор», — ответил я, и он мне поверил. Я напомнил ему про девушку… Когда я двинулся к нему, он закричал, но это было бессмысленно. «Позвольте мне повидаться со священником», — взмолился он, и я протянул ему… зеркало.