Честный обман - [2]

Пес уже на ногах, ждет у двери. Они спустились вниз, в лавку, а оттуда прошли в переднюю, и Катри надела там сапоги, меж тем как жуткие ночные мысли бог весть отчего всё кружились у нее в мозгу; выйдя на мороз, она остановилась вдохнуть зимней чистоты и свежести — неподвижная черная фигура, и бок о бок с нею нелюдим пес, оба словно изваянные из одной каменной глыбы. Пес, как всегда, шел без поводка. Дети примолкли и, увязая в снегу, поспешили ретироваться, но за первым же углом снова затеяли шумную возню. Катри прошагала мимо, в сторону Маячного мыса. Лильеберг, похоже, не так давно отвез на маяк газовые баллоны, а следы колес уже почти замело. Вблизи от мыса с моря ударил крепкий норд-вест, отсюда вверх по косогору вела дорожка к дому старой фрекен Эмелин. Катри остановилась, пес тоже мгновенно замер. С одного боку и женщина, и собака были совсем белые от снега, медленно таявшего в мехах. Как и каждое утро по пути к маяку, Катри разглядывала дом, завелась у нее такая привычка. Анна Эмелин жила одна в этом доме, одна, хоть и при деньгах. Всю зиму она глаз никуда не казала, продукты присылали из лавки, а раз в неделю фру Сундблом наводила порядок. Но с первых же дней весны деревенские примечали на лесной опушке светлое платье Анны Эмелин — она неспешно бродила среди деревьев. Ее отец и мать прожили долгую жизнь, и не было ни единого случая, чтобы в их лесу срубили деревце или кустик. На склоне лет они деньгам счета не знали. А лес и после их смерти никто не трогал. С годами он превратился в почти непроходимую чащобу, стеной стоявшую прямо за домом, за «Большим Кроликом», как его прозвали в деревне. Это был серый от времени и непогоды деревянный особняк с белыми резными наличниками, такой же серо-белый, как и высокая стена заснеженного леса. С виду здание и вправду напоминало сидящего кролика — с прямоугольными резцами белых штор на веранде, с забавными сводчатыми окнами под снеговыми бровями, с настороженными ушами дымовых труб. В окнах было темно. Дорожка на косогоре не расчищена.

Вот здесь она и живет. И мы с Матсом тоже будем здесь жить. Но пока еще не время. Я должна все хорошенько продумать, прежде чем отвести этой Анне Эмелин важное место в моей жизни.

2

Доброй Анну Эмелин можно было назвать, пожалуй, оттого, что она никогда не стояла перед необходимостью выказать злонравие, а еще оттого, что природа наградила ее редкостным даром забывать досадные происшествия: встряхнется только, и опять перед тобою прежняя Анна, нерешительная и вместе с тем упрямая. Вообще-то от ее капризной благожелательности становилось не по себе, но никто не успевал этого заметить; визиты случайных гостей были редки и недолги, и держались посетители с отчужденной вежливостью, будто исполняли хоть и небольшую, но почетную миссию. Эта манера поведения не служила Анне защитной маской, столь же неправомерно было бы и утверждать, что она не имела своего лица; а объяснялось все очень просто: всерьез она жила, только отдаваясь своей необычайной способности к рисованию, а рисовала она, понятно, всегда в одиночестве. Анна Эмелин владела огромной и убедительной силой однобокой страсти — она умела видеть и понимать лишь одно, увлекаться лишь этим одним. И была это — лесная земля. Анна Эмелин умела изобразить лесную землю правдиво и точно до мелочей, крохотную хвоинку и ту не забудет. Ее акварели, миниатюрные по размеру и чрезвычайно жизненные, были так же хороши, как и упругий ковер из мха и хрупких растеньиц, по которому в чаще леса ступают ногами, но рассмотреть поближе не догадываются. Анна Эмелин словно открывала людям глаза, они постигали самый дух леса и вспоминали, и на миг их охватывало легкое томление, приятное и исполненное надежды. Жаль только, Анна портила свои работы, помещая в пейзаж кроликов, целые кроличьи семейства — отца, мать и детеныша. Поскольку же кролики у нее были разрисованы мелкими цветочками, лесные дебри начисто теряли всякую таинственность. Кроликам из ее детских книжек не один раз доставалось от рецензентов, Анну это обижало и запутывало, но что поделаешь — кролики необходимы и детям, и издательству. Ведь почти каждый год выходила новая книжица. Текст сочиняли в издательстве. Иногда Анне хотелось рисовать одну лишь землю, низенькие растения, корни деревьев, все тщательней, во все более мелком масштабе, проникнуть в глубину мха, чтобы зелено-бурый мирок обернулся гигантскими джунглями, населенными жуками и букашками. Можно бы помыслить на месте кроликов муравьиное семейство. Впрочем, теперь это уже явно не ко времени, слишком поздно. И Анна отмахивалась от образа пустынного, вольного ландшафта. Была зима, а она бралась за кисть не раньше, чем появятся первые проталины. И в ожидании писала письма малышам, которые спрашивали, почему кролики цветастые.

Но однажды, в тот день, когда, собственно, и начинается рассказ об Анне и Катри, Анна писем не писала, она сидела в гостиной и читала очень забавную книжку — «Приключения Джимми в Африке». Прошлый раз Джимми был на Аляске.

Просторные, невысокие Аннины комнаты в зимнем освещении радовали глаз — бело-голубые изразцовые печи, светлая мебель свободно расставлена вдоль стен и отражается в паркете, который фру Сундблом каждую неделю натирала воском. Папенька любил вокруг себя простор, он был очень крупный мужчина. Еще он любил голубой цвет, мягкую голубизну, которая повсюду ласкала взор и с годами только все бледнела. Глубоким покоем и безмятежностью веяло от этого дома, словно говорящего: таким я пребуду вовек.