Честный Эйб - [46]
Ударили пушки. Салют потряс угрюмый, притаившийся город. Ни одного крика «ура», ни приветствий. Только скрип новых сапог марширующей пехоты.
— Мама, — сказал Вилли, — наконец мы в столице. Ты довольна?
Мама ничего не ответила и приложила платок к глазам. Тэд отошёл от окна на цыпочках, словно боялся помешать папе довести церемонию до конца. Вилли дёргал шнурок от оконной портьеры. Лицо у него было надутое.
— Ничего, Вилли, — проговорил Тэд, — мы их победим! Увидишь! Ведь папу не убили!
Вечером они были в Белом доме. Усталый Тэд заснул на диване, не дожидаясь, пока ему покажут его новую детскую. Во сне он звал козу и сердился, что коза не идёт к нему.
Так кончился путь Тэда в Вашингтон. Если б спрингфилдские мальчики спросили его в тот день, как ему понравилось на новом месте, он, вероятно, сказал бы искренне, что в этом Вашингтоне ничего хорошего нет.
Мальчик с Бродвея
«Южане обстреляли форт Са́мтер!»
Вокруг этого объявления, выставленного в окне здания газеты «Нью-Йорк Ге́ролд», волновалась большая толпа. Фонарщики зажигали огни на улицах. Нью-Йорк грохотал в апрельской сиреневой мгле. Прохожие, сидевшие на крышах омнибусов, читали экстренные выпуски газет. Мостовая была засыпана брошенной газетной бумагой. Всюду было слышно только одно слово «война».
— Вот, джентльмены, к чему привело избрание Авраама Линкольна! — ораторствовал на углу какой-то красноносый господин в цилиндре. — Наша страна не знала ещё такого позора! В Белом доме находится фермер! Подумайте, он не получил никакого образования и сам рубит дрова для печей!
— О, если бы я увидел его здесь, на Бродвее, — мечтательно сказал другой господин в жёлтых лайковых перчатках, — я бросил бы ему в лицо вот это!
И он выразительно помахал тростью с золотым набалдашником.
Тут произошло что-то неожиданное: раздался звонкий возглас «воу-воу» и с воинственного господина слетела шляпа, сбитая очень ловко запущенной сапожной щёткой.
— Полиция! — завизжал господин. — Сумасшедшие республиканцы нападают на прохожих в центре Нью-Йорка!
— Это чистильщики сапог, — успокоительно сказал оратор. — Вот они удирают вверх по Бродвею. Эй, полиция, полиция!
Полиция в этот час была занята. В Мэ́дисон-сквере происходил митинг. Щётку запустил Джу́джо, мальчик-мулат лет пятнадцати, который был «коноводом» целого отряда чистильщиков, наводивших блеск на ботинки прохожих в районе между Четвёртой и Четырнадцатой улицами.
В те времена был широко известен рисунок, изображавший «карьеру американского богача». Он состоял из четырёх периодов.
В первом периоде был нарисован босоногий оборванец лет семи-восьми, спящий под забором. Подпись была: «Есть время, но нет денег».
Во втором периоде мальчик лет четырнадцати-пятнадцати отчаянно орудовал двумя сапожными щётками, обрабатывая ботинки заказчика. Подпись: «Нет ни времени, ни денег».
В третьем периоде тот же юноша, но уже в возрасте двадцати пяти — тридцати лет работал в конторе, окружённый бухгалтерскими книгами, счётами и склянками чернил. Подпись: «Есть деньги, но нет времени».
В четвёртом периоде лысый старик отдыхал в качалке с сигарой в руках. Подпись: «Есть и время и деньги».
Джуджо находился во втором периоде. Были все основания думать, что он застрянет в этом периоде на всю жизнь, если только не вернётся в первый период.
Весь нижний Бродвей знал Джуджо. Не бывало такого события на бурлящей улице, которое прошло бы мимо этого быстроглазого, смуглого мальчишки. Прохожие называли его «дитя мостовой» и платили ему на цент больше, чем другим чистильщикам, за то, что он рассказывал нью-йоркские новости: про похороны, свадьбы, ограбления, забастовки, убийства, обогащения и разорения, удачи, провалы, пропажи, находки, ловкие биржевые мошенничества и дешёвый честный труд.
Его боевым кличем было «воу-воу!». Это бессмысленное восклицание недавно вошло в моду среди бродвейских мальчишек. Все они находились в периоде «нет ни времени, ни денег». У них не хватало денег даже на цирк, а времени даже на завтрак.
Некоторые мальчишки находят удовольствие в том, чтоб метать камешки из рогаток в витрины магазинов. Им нравится тонкий, длительный звон падающего на мостовую стёкла. Джуджо считал, что эта забава недостойна подлинного сына Бродвея. Это разбой. Это вроде тех страшных фигур в масках и на ходулях, которые неожиданно наскакивают на запоздалых прохожих в районе Пяти Углов — городские пираты с револьверами «тридцать восьмого калибра». Они интересуются в основном часами и бумажниками. Воу-воу!
А ежегодный парад членов общества по борьбе с пьянством? Они идут по Ба́уэри, разукрашенные красными лентами, поют гимны и несут плакаты с надписями: «Спаси себя и свою семью!» Пьяницы мечут в них бутылки и тухлые яйца из окон кабачков. Воу-воу! Какая прелесть!
А пожары на воде? Видели вы что-нибудь занимательнее, чем горящее судно, которое стараются отбуксировать на середину бухты и при этом поливают струями воды со спасательных пароходиков! Сирены воют во всех доках, а на берегу толпятся тысячи людей. Они тщательно обсуждают: сгорит или не сгорит, и при этом дают советы пожарным командам. Boy! Как интересно!
