Честь воеводы. Алексей Басманов - [2]

В Тверской Отроч монастырь митрополита привезли в конце ноября 1569 года. Крытые сани гнали из Москвы под охраной опричников, одетых в чёрные кафтаны и чёрные шапки. И у каждого к седлу была приторочена собачья голова, под ней — метла. Степана Кобылина в Кремле наставлял сам Иван Грозный. Он повелел держать узника в оскудении злобном, но жизни не лишать. Потому как он, царь Иван, собирался навестить опального митрополита всея Руси и услышать от него покаяние.

Филипп знал, что царь Иван упорен в своих хотениях. И теперь митрополит пытался прозреть тьму Ивановых замыслов. Ещё в Москве Грозный мог бы умертвить его. Ведь, обвиняя в клятвопреступлении, тиран поступал так со многими: казнил, где считал нужным. Филипп содрогался, когда вспоминал, как аспид прислал ему с сыном боярина Алексея Басманова, Фёдором, за Ветошный ряд в Богоявленский монастырь в мешке голову казнённого двоюродного брата, боярина и конюшего Михаила Колычева. А у него, Филиппа Колычева, митрополита всея Руси, вина перед царём была более великая, чем у брата. Он дерзнул с амвона Успенского и Благовещенского соборов, в храме Новодевичьего монастыря принародно и громогласно вознести слова правды о диком нраве государя. Верующие — их было много в соборах и церкви — со стенанием произносили: «О Господи, вразуми царя-батюшку на непорочную и праведную жизнь!»

Царь Иван каждый раз возгорался яростью и гневом, случалось, грозил кулаком:

   — О, Филипп, наше ли решение хочешь изменить? Не лучше ли тебе хранить с нами единомыслие?

Филипп ни разу не дрогнул перед гневным царём. Он знал, что иного случая может не быть — сделать вразумление заблудшему сыну Божьему.

   — Царь всея Руси Иван Васильевич, — начинал он, — тщетна будет вера наша, тщетно и проповеданье апостольское и не принесёт пользы нам Божественное предание, которое нам святые отцы завещали и всё доброделие христианского учения. И даже само вочеловеченье Владыки, совершенное ради нашего спасения. Он всем нам наказывал, чтобы непорочно соблюдали им дарованное, а ныне мы сами всё рассыпаем — да не случится с нами этого! Взыщет Господь за всех, кто погиб от твоего царственного злоразделения. Но не о тех скорблю, кто кровь свою невинно пролил и мученически окончил жизнь свою, поскольку ничтожны нынешние страдания тех, кто желает, чтобы в Царстве Небесном им воздалось благом за то, что они претерпели. Но пекусь и беспокоюсь о твоём спасении, государь всея Руси. Остановись, сын мой, и оно придёт!

   — Ты поносишь меня и лжёшь! — закричал на весь Успенский собор царь Иван. — Не даёшь мне благословения, не отпускаешь грехов, сколько ни каюсь! Ты не ведаешь, думал ли я воспринимать апостольское учение о запрещении казнить без вины. А я думал, думал о том, и Бог свидетель! — Царь Иван размахивал принародно руками и кричал: — Я загоню тебя за наветы в Волчью пустынь, там сгною тебя заживо!

И ответил Филипп спокойно и с достоинством:

   — Нашей ли власти сопротивляешься? Видя упорство твоё, долготерпеливый пастырь не убоится предречённых мук. Как и все отцы мои, за истину благочестия, даже если и сана лишат или люто пострадаю, — не смирюсь!

Иван Грозный ещё больше пришёл в ярость. Он не внимал ни гласу Божьему, ни стенаниям и молению христиан. Он поднял на митрополита посох. А святой отец заслонился от него крестом.

Злобные же слуги государевы Афанасий Вяземский, Василий Грязной, Малюта Скуратов стали клеветать на митрополита: дескать, он ложно говорит о царской жестокости, что надсмехается над самодержцем, потому как от лукавого принял в сердце заповедание и сам обнажил лукавство. Но верные слуги царя не только поливали митрополита грязью. Малюта Скуратов и Алексей Басманов по воле царя стащили Филиппа с амвона и попытались сорвать святительские одежды. Все молящиеся ринулись к вратам храма, стремясь покинуть его. Лишь тогда царь опомнился и вразумил опричников:

   — Не троньте его! Иная уготована ему участь. С клятвопреступником поговорят топор и плаха! — И царь Иван, расталкивая верующих, поспешил уйти из храма.

Так было и в Благовещенском соборе и в Новодевичьем монастыре.

Вспомнив лишь малую толику тех многих схваток с царём, Филипп теперь думал о том, что он и впрямь пока нужен Ивану Грозному. И по той причине он не лишил его жизни, как это делал с иными «клятвопреступниками». Опальный митрополит пытался развеять тьму грядущего, понять, что удерживало государя от последнего взмаха руки, обрывающего жизнь ещё одного лютого врага самодержца. Он молил Бога о встрече с царём, надеялся, что беседа с глазу на глаз приведёт их к пониманию друг друга. «Да буду просить Всевышнего, дабы прислал в мою камору заблудшего государя. Достанет ли только сил наполнить его душу милосердием к россиянам. Да нет, поди, не явится. Вольно ему злочинствовать без узды», — размышлял узник горько.

У Филиппа Колычева было основание печалиться о своей судьбе. Да, он постоял за Русь, защищая её от царя-тирана, от аспида, он предотвратил многие казни невинных. Но ведь он не до конца ещё исполнил свою первосвятительскую миссию. Зло ещё прорастало, оно не источилось под натиском добра. И Россия жила в трепете, в ожидании новых злодеяний венценосного палача. Страх перед царём лишил россиян воли постоять за себя. И потому царю было вольно бесчинствовать, разорять храмы, монастыри, уничтожать лучших людей державы.