Дорога вела через лес. Подходя к опушке, колонна сильно растянулась. Старостиха кричала пленным, чтоб плотнее сомкнули ряды, но они заупрямились.
Василиса грозно размахивала острой косой, но уговоры не действовали.
Один из солдат, ругаясь по-своему, вдруг бросился вперед, пытаясь стащить ее с лошади. Это послужило сигналом. Человек сорок французов кинулись на бабий конвой.
— Ратуйте! — закричала Василиса. — Бей их! — и ударила стаскивавшего ее с лошади пленного косой.
Солдат с рассеченной головой рухнул под копыта.
Свистящий крестьянский цеп размозжил череп главарю-капитану. В отчаянной драке были заколоты еще десять заговорщиков. Остальных пленников бабы и подростки, размахивая топорами и вилами, согнали в кучу, не давая им возможности выскочить из кольца.
Мятеж был подавлен. Отряд двинулся снова в путь.
Конвоирши, возмущенные непокорством, следили теперь за каждым движением пленников и благополучно привели их в соседний с Сычевкой город.
Старичок-комендант, увидав странный конвой, только головой покачал от удивления.
Он принял от Василисы пленных и выдал ей расписку.
Сычевский конвой двинулся обратно.
Один из отрядов наполеоновской армии отступал из сгоревшей Москвы по дороге к Смоленску.
Идти было трудно. Летящая навстречу снежная пыль слепила и колола лицо. Колени подгибались под тяжестью ослабевшего от голода тела. Ноги в тяжелых сапогах опухли и ныли. Сержант Нарбонн медленно вытаскивал их из снега и, осторожно переставляя, шел дальше, боясь упасть и замерзнуть.
Вдруг впереди, у края дороги, что-то зачернело. Нарбонн подошел ближе и увидел мертвую лошадь. Она лежала, уткнувшись головой в сугроб. На крупе ее, обхватив руками ружье, сидел гренадер.
— Эй, камрад! — крикнул сержант.
Гренадер не ответил. Склонив голову на руки, он как бы дремал.
— Проснись, — сказал Нарбонн, тронув гренадера рукой.
От этого прикосновения ружье, служившее шаткой опорой, вывалилось из рук спящего.
Гренадер покачнулся и упал. Сержант наклонился, чтобы поднять его, но, увидев торчавший во рту упавшего кусок льда, отпрянул в ужасе. Гренадер был мертв.
Нарбонн выпрямился, взглянул назад. Далеко позади, кутаясь в лохмотья, плелась длинная вереница солдат…
Измученные французы шли, напрягая последние силы. Справа и слева от дороги лежали бескрайние снежные поля.
На каждом шагу попадались лежащие в снегу солдаты. Обессилевшие от усталости, бессонницы и голода, они спали вечным сном. А их император мчался на почтовых тройках обратно во Францию.
Равнодушно глядя на умирающих, он говорил окружавшим его маршалам:
— Солдат — это пушечное мясо. Войну возбудила Англия. Так пусть же пролитая кровь падет на эту нацию!
Дорога казалась бесконечной. Ни кустика, ни жилья. Сержант Нарбонн шел впереди, ободряя отстающих. Выбившиеся из сил люди не хотели идти дальше. Они падали в снег и не желали вставать. Их уговаривали, поднимали, но упрямцы вырывались и падали снова Нарбонн приказал бить их прикладами. Но и это плохо помогало.
Даже старый друг его детства, весельчак Себастьян де-Брейль, с которым они восемнадцать лет назад, сидя за одной партой, играли в ножички, вдруг остановился и сказал:
— Я идти не могу.
И опустился на колени.
Его попробовали поднять, но он выхватил пистолет, крикнул:
— Отойдите! Дайте мне умереть!
В страхе все отшатнулись, думая, что он сошел с ума.
Нарбонн, вытащив из ножен палаш, подошел к другу.
— Себастьян, — сказал он мягко, — вспомни: тебя дома ждут жена и дети. Что ты делаешь?
— Уйди, Франсуа, — хрипел де-Брейль, размахивая пистолетом, — я все равно не пойду!
Слезы текли по его грязному, заросшему струпьями лицу.
— Нет, ты пойдешь! — ответил сержант и выбил палашом пистолет из его рук.
От резкого удара Себастьян упал на бок. Потом, приподнявшись на локте, протянул руку.
— Франсуа, — прошептал он, — умоляю! Ради твоей матушки!.. Пристрели меня, Франсуа!
Столпившиеся вокруг солдаты молча наблюдали эту сценку.
Нарбонн снял с единственной в отряде лошади вьюк с полковой канцелярией и сбросил его в снег. Потом с помощью трех товарищей поднял друга, крепко привязал ремнем к седлу, взял повод и повел коня под уздцы.
Снег блестел, переливаясь разноцветными огнями. Мороз стоял такой, что можно было замерзнуть, переходя дорогу. Нарбонн шел впереди, кутаясь от холода в меховой салоп, изредка оглядываясь на солдат, шагавших вразброд.
Вдали показался небольшой лесок. Колонну обгоняла почтовая фура. Когда она поравнялась, сержант крикнул:
— Где маршал Сен-Сир?
Курьер показал рукой вперед.
— А где русская армия? — спросил Нарбонн.
— Она нагоняет вас, — ответил курьер и промчался не останавливаясь.
Подходя к лесу, колонна понемногу собралась и подтянулась. Для озябших, измученных людей чаща таила возможность обогреться, сварить пищу. Справа от опушки виднелся крутой бугор. Он был пустынен, но когда первые ряды французов шли мимо, на бугре показался всадник в мохнатой шапке, с пикой, торчавшей над головой коня. За ним другой, третий…
Тревожный крик пошел по колонне:
— Казаки! Казаки!
Слово «казак» было страшнее смерти.
Эти лихие сыны степей наводили ужас на всю французскую армию.
Охваченная страхом колонна сбилась в кучу на узкой дороге.
