Честь дороже славы - [77]
– Ура!
Чад ел глаза, но Леонтий, с повлажневшими глазами, подбрасывал сына до самого потолка и смеялся вместе с ним, а вокруг своих любимых приплясывала Мерджан, озаренная улыбкой…
Когда разгорелась печь и затрещали уложенные в нее дрова, Мерджан почему-то потемнела взглядом и, накрывая на стол, односложно отвечала на вопросы мужа.
– Так где же матушка? – повторил он с оживлением. – У подруг али у сеструшки?
Наконец, собрав всю волю, Мерджан с затаенной горестью взглянула любимому в глаза.
– Нет у нас ее… Схоронили на другой день Рождества…
И, всхлипнув, закрыв лицо руками, как подкошенная села на лавку. Леонтию в первое мгновение не поверилось в то, что произнесла Мерджан, показалось это невероятным. Он вскочил, прошел к двери, ведущей в залу, резко оглянулся, точно искал глазами кого-то незримо присутствующего в курене.
– Как же это… Схоронили… – от захлестнувшей боли едва выговорил он. – Не ведал я, не знал… А горе какое!
– Мороз-шайтан застудил шибко… – сквозь слезы подхватила, жалея всем сердцем и стараясь отвлечь его, Мерджан. – Птицы на лету замерзали. Не пускала я ее по воду. И печку сама жгла, и дрова собирала. На дальний лог ходила. А матушка Устинья не слушалась… Я к ней фершала войскового приводила, заплатила, сколь просил. И знахарки две заговаривали ее, и снадобья варили. Истаяла от горячки за семь дён…
Леонтий долго в безмолвии простоял у могилы матери, занесенной метелями. На солнечном кладбище, кроме него и Мерджан, в эти часы никого не было. В стороне займища будоражил Нижнюю станицу городка вороний грай. Слегка пахло талой водицей. С дубового креста снежок совсем опал, и улавливался запах мокрой древесины. Леонтий, потерявшийся от внезапного горя, заплакал незаметно для себя впервые с детских лет. Мысли путались – он то мысленно разговаривал с матерью, то перед глазами представал ее образ, любимый и не сравнимый ни с кем, то ранил душу рой обрывочных воспоминаний, то слышалась ее речь, размеренная и ласковая…
Только в сумерки, взяв под руку, привела его Мерджан домой. Леонтий, сбросив тулуп и меховые сапоги, прилег на топчан – и забылся, проспал до предзорья мертвецким сном. В темноте перебрался на кровать к своей любимой и желанной, чутко встрепенувшейся от его шагов…
Утро выдалось бодрым и стозвонным от капели. Леонтий напоил застоявшегося Айдана, задал ему гарнец овса и поводил по двору. Затем помог Мерджан разжечь затухнувшую печь, расчистил двор и поправил поваленный сугробом плетень. Всё это время ни на шаг не отходил от него Демьянка, стараясь чем-то помочь, что-то подать или принести. Пока родителей вчера не было дома, он тайком потрогал отцовское ружье, рассмотрел кинжал, вынув его из ножен, и подергал за рукоять тяжелой для его рук кривой турецкой шашки. Теперь же, возбужденный и веселый, Демьянка норовил забежать наперед и заглянуть отцу в глаза.
– Батянь, а враги дюже страшные?
– Да как тебе сказать… Не так, чтоб дюже, но неприглядные.
– А правда, у них по две башки. Так Гаврилка гутарил, а ему – дяденька с бастиона.
– Выдумщик твой дружок! Человеки они как человеки. Вроде нас с тобой.
Эти слова, по всему, озадачили казачонка.
– А в сказках басурмане о двух головах, – утвердительно напомнил он. – Почто тогда вы насмерть воюете?
Леонтий, отвлеченный изготовлением нового столбика для плетня, не сразу подыскал понятные слова.
– Такую казакам дал долю Господь. Кабы не разоряли Черкасский городок да Азов, да другие станицы злые крымчаки, ногайцы и прочие разбойники, не воровали бы людей и скот, не палили хлебные нивы, то никто бы их не теснил. Одначе нечестивцы эти так досадили нам и нашей русской царице, что завела она полки в ихний Кавказский край. И крепости повелела понастроить для обороны Дона православного. Вот твой батька и служит там с братьями-казаками.
– А ты много сразил рож неумытых? – наморщив лоб, серьезно спросил Демьянка и замер.
– Сразил я их, сынок, не по воле, а поневоле. Так в боях завсегда заведено: кто кого опередит… По мне – нехай бы жили, лишь бы нас не трогали. А раз враждой пылают, тут мешкать нельзя. С божьей помочью сражаемся, державу нашу защищаем.
– И я хочу! – признался сорвиголова и доверительно протараторил: – Я на улице из пряча лучше всех бью! Осенью ажин галку сшиб и голубя, и… стекло у Денисовых… Я не хотел, а камушек ветром отнесло.
– Не тужи, и тебе достанется в походы ходить да с шашкой в головах спать.
– А ты насовсем к нам?
– На провед, кровинушка. Служба – дело строгое. Приказ есть приказ. Вот летом заменят в крепости нашу команду, и тогда надолго приеду. По мне, чем воевать, лучше сено косить да в заводях осетров ловить. Ась? Будем верши ставить?
– До лета ишо весна… Погано без бабушки Усти. Она мне сказы про басурман торочила. На разные голоса… – вздохнул Демьянка. – А ты могешь?
Леонтий со вздохом бросил:
– Она и мне их славно передавала…
– А ты мне про войну расскажи.
– Как-нибудь постараюсь. А зараз пойди-ка, сын, погляди, как там конь мой, – отослал сына Леонтий, вновь охваченный ощущением непоправимой беды, одиночества и страшной утраты в жизни…
В военной канцелярии он доложил дежурному есаулу о прибытии, предъявил дорожный аттестат и прямиком направился по искрящейся лужицами улочке к сестре. Двухэтажный курень Стреховых громоздился на углу проулка, желтел четырехскатной черепичной кровлей. За высоким дощатым забором бухал басом пес, с грохотом волочил цепь. Леонтий отложил окованную железным уголком калитку, вошел в обширный двор, распалив своим появлением черного кобеля с клыкастым оскалом. На лай вышел прислужник, дюжий казак средних лет, знающий Леонтия. Он оттащил пса к загородке, давая пройти к высокому, украшенному деревянной резьбой крыльцу, которое обстреливали, дробясь о каменные стены, золотистые капли.
1774 год. Русские войска успешно добивают остатки турецкой армии на Балканах. Долгожданный мир не за горами. Но турецкий султан все еще не оставляет попыток переломить ход кампании в свою пользу и посылает верного вассала – крымского хана – в гибельный поход на Ставрополье. Регулярных частей в краю немного, но на защиту родной земли поднимаются терские казаки и насельники от мала до велика. В сражении на речке Калалы и при обороне Наур-городка казаки вместе с терцами наголову разбили десятикратно превосходящие силы крымцев… Читайте об этих захватывающих событиях в новом историко-приключенческом романе известного ставропольского писателя Владимира Бутенко!
1775 год. Екатерина Великая только что победоносно завершила войну с Портой и усмирила бунт Емельяна Пугачева. Но в Запорожской Сечи зреет новый мятеж, который готовит кошевой атаман со своими турецкими и крымскими союзниками. Неспокойно и в Европе: обострились отношения между Францией и Англией с началом борьбы Соединенных Штатов за независимость. Особая миссия выпала на долю русского агента Александра Зодича, действующего в Париже и других странах под именем барона де Вердена. Его отвага и рассудительность помогли спасти жизнь русскому полководцу графу Орлову-Чесменскому, бескровно решить вопрос о роспуске запорожских козаков и усилить позиции родной державы в Крымском ханстве и в Польше.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга Томаса Мартина – попытка по-новому взглянуть на историю Древней Греции, вдохновленная многочисленными вопросами студентов и читателей. В центре внимания – архаическая и классическая эпохи, когда возникла и сформировалась демократия, невиданный доселе режим власти; когда греки расселились по всему Средиземноморью и, освоив достижения народов Ближнего Востока, создавали свою уникальную культуру. Историк рассматривает политическое и социальное устройство Спарты и Афин как два разных направления в развитии греческого полиса, показывая, как их столкновение в Пелопоннесской войне предопределило последовавший вскоре кризис городов-государств и привело к тому, что Греция утратила независимость.
Судьба румынского золотого запаса, драгоценностей королевы Марии, исторических раритетов и художественных произведений, вывезенных в Россию более ста лет назад, относится к числу проблем, отягощающих в наши дни взаимоотношения двух стран. Тем не менее, до сих пор в российской историографии нет ни одного монографического исследования, посвященного этой теме. Задача данной работы – на базе новых архивных документов восполнить указанный пробел. В работе рассмотрены причины и обстоятельства эвакуации национальных ценностей в Москву, вскрыта тесная взаимосвязь проблемы «румынского золота» с оккупацией румынскими войсками Бессарабии в начале 1918 г., показаны перемещение золотого запаса в годы Гражданской войны по территории России, обсуждение статуса Бессарабии и вопроса о «румынском золоте» на международных конференциях межвоенного периода.
Одно из самых страшных слов европейского Средневековья – инквизиция. Особый церковный суд католической церкви, созданный в 1215 г. папой Иннокентием III с целью «обнаружения, наказания и предотвращения ересей». Первыми объектами его внимания стали альбигойцы и их сторонники. Деятельность ранней инквизиции развертывалась на фоне крестовых походов, феодальных и религиозных войн, непростого становления европейской цивилизации. Погрузитесь в высокое Средневековье – бурное и опасное!
В дневнике и письмах К. М. Остапенко – офицера-артиллериста Терского казачьего войска – рассказывается о последних неделях обороны Крыма, эвакуации из Феодосии и последующих 9 месяцах жизни на о. Лемнос. Эти документы позволяют читателю прикоснуться к повседневным реалиям самого первого периода эмигрантской жизни той части казачества, которая осенью 1920 г. была вынуждена покинуть родину. Уникальная особенность этих текстов в том, что они описывают «Лемносское сидение» Терско-Астраханского полка, почти неизвестное по другим источникам.
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Интеллектуальное наследие диссидентов советского периода до сих пор должным образом не осмыслено и не оценено, хотя их опыт в текущей политической реальности более чем актуален. Предлагаемый энциклопедический проект впервые дает совокупное представление о том, насколько значимой была роль инакомыслящих в борьбе с тоталитарной системой, о масштабах и широте спектра политических практик и методов ненасильственного сопротивления в СССР и других странах социалистического лагеря. В это издание вошли биографии 160 активных участников независимой гражданской, политической, интеллектуальной и религиозной жизни в Восточной Европе 1950–1980‐х.
Княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1744–1810) — русский литературный деятель, директор Петербургской АН (1783–1796), принадлежит к числу выдающихся личностей России второй половины XVIII в. Активно участвовала в государственном перевороте 1762 г., приведшем на престол Екатерину II, однако влияние ее в придворных кругах не было прочным. С 1769 г. Дашкова более 10 лет провела за границей, где встречалась с видными политическими деятелями, писателями и учеными — А. Смитом, Вольтером, Д. Дидро и др. По возвращении в Россию в 1783 г.
Павел Петрович Свиньин (1788–1839) был одним из самых разносторонних представителей своего времени: писатель, историк, художник, редактор и издатель журнала «Отечественные записки». Находясь на дипломатической работе, он побывал во многих странах мира, немало поездил и по России. Свиньин избрал уникальную роль художника-писателя: местности, где он путешествовал, описывал не только пером, но и зарисовывал, называя свои поездки «живописными путешествиями». Этнографические очерки Свиньина вышли после его смерти, под заглавием «Картины России и быт разноплеменных ее народов».
Во времена Ивана Грозного над Россией нависла гибельная опасность татарского вторжения. Крымский хан долго готовил большое нашествие, собирая союзников по всей Великой Степи. Русским полкам предстояло выйти навстречу врагу и встать насмерть, как во времена битвы на поле Куликовом.
Поздней осенью 1263 года князь Александр возвращается из поездки в Орду. На полпути к дому он чувствует странное недомогание, которое понемногу растёт. Александр начинает понимать, что, возможно, отравлен. Двое его верных друзей – старший дружинник Сава и крещённый в православную веру немецкий рыцарь Эрих – решают немедленно ехать в ставку ордынского хана Менгу-Тимура, чтобы выяснить, чем могли отравить Александра и есть ли противоядие.