Червонное золото - [59]

Когда они оказались внутри, Маргарита, побледнев, остановилась.

— Ничего подобного я и представить себе не могла.

— Ты никогда не видела такой большой церкви?

— Снаружи все скрыто туманом, и я не готова к такому громадному пространству внутри.

Им пришлось сесть, чтобы прийти в себя после треволнений прошедших минут. Рената все никак не могла забыть недавнее нападение, Маргарита растерялась, оказавшись в огромном соборе, своды которого, казалось, уходили в облака.

— После того, что произошло сегодня, будет еще труднее противостоять Пьерлуиджи. И если как следует подумать, сомневаюсь, что дон Диего сможет нас поддержать. Всего четыре дня тому назад он ушел с крестин, а теперь вдруг принимает приглашение? Странно…

Капелла Сан Брицио с фресками Синьорелли находилась прямо напротив них в глубине церкви. Из больших окон, чередовавшихся с фресками, струился свет. Дамы без особого энтузиазма добрели до поперечного нефа. Вдруг безжалостный луч солнца, выглянувшего из тумана как раз на уровне окон, высветил груду человеческих тел, мучимых дьяволами. Трое женщин остались в огромной пустой церкви один на один с нарисованными фигурами грешников.

— Кажется, слышны их голоса. Они отчаянно молят о пощаде. Нет, я не выдержу, я подожду вас на улице.

Против обыкновения, Джулия дрожала, потрясенная фресками.

— Подожди, я с тобой. Мне тоже не по себе перед лицом таких страданий. Страшное дело: выстроить церковь, чтобы сломить волю людей.

И Рената пошла к выходу вслед за Джулией, не обращая внимания на Маргариту.

— Я догоню вас у монастыря, мне хочется получше разглядеть фрески и скульптуры.

Для Маргариты они ничем не отличались от Дианы Эфесской, только формой и цветом. Она так и не пришла к мысли, что на свете может быть еще какой-то ад, кроме земного.

От монастыря Сан Паоло до епископского дворца, где остановился Пьерлуиджи, было всего несколько сотен метров, но Виттория решила, что они должны ехать в карете, чтобы придать солидности своему появлению. Дворец с зубчатыми стенами и высокими стрельчатыми арками из желтого туфа был, по существу, продолжением апсиды собора. Резчики по камню затейливо украсили его переплетением растительных и геометрических узоров. Джулия помогла Виттории выйти из кареты, за ними вышли Рената, Элеонора и Маргарита. Цвета их нарядов говорили о том, что они собрались на светскую церемонию. Элеонора была в зеленом платье, затканном золотой нитью, Джулия — в переливчато-розовом с черной вышивкой и витым золотым поясом. Виттория и здесь предпочла черное, отделанное по шее и рукавам белым кружевом. Но платье было не простое. По черному шелку, как бы выступая из глубины, шел рисунок из бархата, который был чуть светлее по тону, и от этого платье отливало металлическим блеском.

— Ты носишь это платье с такой величавой элегантностью, что ни одна женщина, даже разодетая в золото, не сможет с тобой сравниться, — сказала ей Джулия, помогая выйти из кареты.

Эта величавая элегантность украшала тело, исхудавшее от молитвы, и огромные лучистые глаза, окруженные морщинами, которые день ото дня становились все глубже.

По лестнице из туфа, с аркадами по сторонам, они поднялись в зал, обставленный с претензией на изящество. У вошедшего создавалось впечатление, что окна вделаны в полосатые стены собора, который находился в нескольких шагах. Супруга Пьерлуиджи казалась довольной визитом и разоделась с такой роскошью и с таким количеством украшений, что трудно было представить себе, какой же длины должен оказаться караван, что привез ее багаж. Королевское достоинство Виттории и Ренаты позволяло им по-домашнему ее приветствовать, и они изобразили на лицах сердечность. Это, против ожидания, смутило жену Пьерлуиджи, и она, чтобы быть на высоте положения, любезно приняла даже Маргариту, на которую попал отблеск светского превосходства. А может, она просто была ей признательна за то, с какой сдержанностью та выстраивала отношения с ее сыном.

Когда все женщины собрались в зале на вершине лестницы, вошел Пьерлуиджи. Он еще больше почернел, еще больше стал нетверд в ногах и сделался похож на огромное насекомое, с трудом держащее равновесие на задних лапках. С обычной развязностью он начал испрашивать у Виттории советов относительно праздничного обеда, который он собирался дать для знати города Пармы. Ясно, что он не ждал от них восторгов по поводу своего назначения. Он намекал на легенды, ходившие об обеде, данном Витторией в римском дворце Колонна, в честь визита Карла V несколько лет назад. Император славился своей ненасытностью как за столом, так и в постели и был способен обладать десятком женщин за ночь. Это привело к тому, что он соблазнил собственную дочь, прижитую с какой-то андалузской крестьянкой. В Риме, богатом куртизанками и знатными дамами, готовыми ублажить властителя, в задачи Виттории не входило об этом заботиться. Но следовало как следует накормить императора. Человек, который на завтрак съедал целого каплуна, запеченного в молоке, а потом весь день занимался поисками еды, представлял собой как гость изрядную проблему. А если еще учесть, что из-за врожденного дефекта нижней челюсти у него не закрывался рот и он не мог как следует ни прожевать еду, ни почувствовать ее вкус, то бедные повара сбивались с ног, изобретая для него кушанья поплотнее и поострее. Оказавшись перед такими сложностями, Виттория создала шедевр гастрономической политики. Она выписала из своих владений в Калабрии всевозможные острые специи, и в первую очередь зеленый сладкий перец, который обычно тушат в молоке, а она велела нафаршировать его маринованной дичью, каперсами и высушенными на солнце оливками. Путь к сердцу императора лежал через его желудок, и теперь Карл вечно будет испытывать благодарность к Виттории и способствовать ее победам гораздо больше, чем успеху ее мужа, который взял в плен французского короля и сдал его императору у стен Павии.