Черви - [8]

Шрифт
Интервал

Пожалуйста, не волнуйтесь обо мне. Любящий вас…»

Адамчик сидел на своем рундуке, перечитывая письмо. Кончик карандаша с крохотной резинкой он держал во рту, медленно перекатывая из угла в угол и размышляя, как лучше подписаться — то ли «Томми», как его всегда звали дома, то ли посолиднее — «Том».

Конечно, «Томми» привычнее. Но это хорошо было там, в Огайо. А здесь это имя казалось детским, несолидным, вроде бы мальчишеским. Но и «Том» тоже звучало не очень здорово — с чего это он будет перед родителями важничать. Тем более, что никто во взводе и не увидит это письмо. Чего же тогда бояться? Он быстро подписался «Томми» и вложил письмо в конверт. Надписав адрес, он вытащил записную книжку и сверился, как пишется обратный адрес. Там значилось:

«Рядовой Томас С. Адамчик. Взвод 197, рота „А“[5], 1-й б-н НРП, УЦМП Пэррис-Айлепд, Ю. К.»

Для посвященных эти непонятные буквы означали, что рядовой Адамчик проходит службу в 197-м взводе первой роты первого батальона начальной рекрутской подготовки и что этот батальон находится в учебном центре морской пехоты Пэррпс-Айленд в штате Южная Каролина.

Он с удовольствием отметил, что такой обратный адрес придавал его письму официальный, солидный вид. Все эти цифры и сокращения словно утверждали, что ты уже действительно морской пехотинец, а не просто штатский сопляк. Да и дома это тоже произведет впечатление. Родители ведь ничего не знают о военной жизни, подумают, что это что-то секретное, вроде шифра. Будут расспрашивать дядю Тома, что, мол, все это значит.

«Рядовой Томас С. Адамчик». Это ведь совсем не то, что «поганый червяк» или «двойное дерьмо». Когда видишь такое на бумаге, даже на душе полегче. Не такими ничтожными кажутся шансы благополучно пройти этот страшный курс «начальной рекрутской подготовки».

В этот момент кто-то толкнул его в бок. Адамчик знал, что рядом на соседнем рундуке сидел солдат, читавший учебное пособие, но, увлекшись письмом, забыл о нем. Сосед сам напомнил о себе:

— У тебя нет листочка бумаги? — тихонько спросил он.

— Ну, конечно, — так же шепотом ответил Адамчик. — На, вот.

— Спасибо.

— Меня зовут Адамчик. Том.

— А я Джо Уэйт. Это ведь ты тогда свалился в обморок?

Адамчик потупился, сделал вид, будто читает письмо.

— Да, — ответил он шепотом.

Ему казалось, что, коль скоро, тут все были новенькие, не знавшие совсем друг друга, никто не запомнил, кто это там свалился в строю. Оказалось, что это не так. Запомнили.

Уэйт принялся за свое письмо. Писал он быстро, слегка косые буквы бежали по листку одна за другой, рассказывая далекой матери о том, что у него все в порядке, и прося ее писать почаще. Он не преминул соврать, будто бы новобранцам разрешают писать письма только по воскресеньям, но что он обязательно станет писать каждую неделю. Подписавшись «Твой сын Джо», он затем добавил еще несколько строк, спросил, чем занимается брат и как идут дела в их мастерской химчистки. Затем сложил письмо.

— Не очень-то ты их балуешь, — заметил Адамчик.

— А что там писать. У тебя, кстати, конверта не найдется? С маркой.

— Забыл привезти, что ли?

— Да нет. Просто я писать письма не люблю. Вообще не собирался. А тут, оказывается, обязательно. На-ка вот. — Он протянул соседу пять центов.

— Ну, зачем ты так, — Адамчик вытащил из блокнота конверт с маркой, протянул Уэйту.

— Да бери, что такого, — настаивал тот.

— Не надо. В другой раз, может, ты мне чем-нибудь поможешь. Рассчитаемся еще.

— Как хочешь.

— А я сегодня ничего еще не ел. — Адамчику не хотелось обрывать начавшееся знакомство. Уэйт в этот момент лизнул конверт, собираясь заклеить его. С высунутым языком он уставился на соседа. Потом заклеил конверт, спросил:

— Чего это ты?

— Не знаю. Не хотелось что-то. От этого, видно, и в обморок упал.

— А сколько тебе лет, Рыжий?

— Семнадцать. Какое это имеет значение?

— Да так просто. — Уэйт снова раскрыл учебник, сел поудобнее, спиной к металлической раме, скрепляющей стоящие одна на другой его и Адамчикову койки. — В общем-то это твое дело. Только я на твоем месте не пропускал бы жратву. Так и ноги протянешь.

— Конечно, — согласился Адамчик, — какой разговор.

Уэйт принялся за учебник, а Адамчик, хотя тоже раскрыл свой, не читал, только скользил глазами по строчкам, не улавливая смысла. Конечно, ему было безразлично, что сосед назвал его «Рыжий», даже, пожалуй, понравилась такая простота. Они ведь солдаты, не мальчишки. Лучше «Рыжий», чем, скажем, «Томми». Даже «Том» и то было бы не очень к месту. А «Рыжий» — это вроде по-солдатски. Адамчику казалось, что именно так — грубовато, по-казарменному — должны обращаться друг к другу настоящие морские пехотинцы. Тем более, что они совершенно незнакомые люди, впервые встретились. И приехали сюда не дружбу заводить, а учиться солдатскому ремеслу, чтобы стать настоящими парнями. Мужчинами, черт побери. Морской пехотой!

— Ты бы лучше застегнулся, Рыжий, — шепотом, не поднимая головы, сказал Уэйт. — Гляди, нарвешься, будешь тогда задницей расплачиваться.

Застегнув пуговицы, Адамчик вновь взялся за учебное пособие. Он попытался вчитаться в то, что написано, понять. Это был раздел «Взаимоотношения и дисциплина». Написано было страшно скучно, читать не хотелось, и он бесцельно листал страницы, пока не добрался до главы «История и традиции морской пехоты». Описание боев в Северной Африке, на Тараве и Иводзиме увлекло его, даже вроде бы пробудило какую-то гордость. Ну и что, если он всего лишь зеленый новобранец в учебном центре? Все равно ведь он в морской пехоте. Он член этого механизма, его винтик. И он здесь, в его нутре. Не чета тем парням, что остались за бортом и только поглядывают теперь со стороны. Ему казалось, будто все это имеет уже особое значение. Только вот не ясно еще, какое. Но имеет.


Рекомендуем почитать
Избранное

В настоящий том библиотеки собраны лучшие произведения Нам Као и Нгуен Хонга, двух крупнейших мастеров, с именами которых неразрывно связано рождение новой литературы Социалистической Республики Вьетнам. Кроме повести «Ти Фео», фронтового дневника «В джунглях» Нам Као и романа «Воровка» Нгуен Хонга, в книге публикуются рассказы.


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


И сошлись старики. Автобиография мисс Джейн Питтман

Роман "И сошлись старики" на первый взгляд имеет детективный характер, но по мере того, как разворачиваются события, читатель начинает понимать, сколь сложны в этой южной глухомани отношения между черными и белыми. За схваткой издавна отравленных расизмом белых южан и черного люда стоит круг более широких проблем и конфликтов. В образе героини второго романа, прожившей долгую жизнь и помнящей времена рабства, воплощены стойкость, трудолюбие и жизненная сила черных американцев.


Краболов

В 1929 году Кобаяси опубликовал повесть "Краболов", где описывает чудовищную эксплуатацию рабочих на плавучей крабоконсервной фабрике. Повесть эта интересна и тем, что в ней автор выразил своё отношение к Советскому Союзу. Наперекор японской официальной прессе повесть утверждала светлые идеи подлинного революционного интернационализма, дружбы между советским и японским народами. Первое издание "Краболова" было конфисковано, но буржуазные издатели знали, что повесть будет иметь громадный успех. Стремление к выгоде взяло на этот раз верх над классовыми интересами, им удалось добиться разрешения печатать повесть, и тираж "Краболова" за полгода достиг невиданной тогда для Японии цифры: двадцати тысяч экземпляров.


Мстительная волшебница

Без аннотации Сборник рассказов Орхана Кемаля.


Сын из Америки

Настоящий сборник представляет читателю несколько рассказов одного из интереснейших писателей нашего века — американского прозаика и драматурга, лауреата Нобелевской премии по литературе (1978) Исаака Башевиса Зингера (1904–1991). Зингер признан выдающимся мастером новеллы. Именно в этом жанре наиболее полно раскрываются его дарование и мировоззрение. Для его творческой манеры характерен контраст высокого и низкого, комического и трагического. Страсти и холод вечного сомнения, едва уловимая ирония и неизменное сознание скоротечности такой желанной и жестокой, но по сути суетной жизни — вот составляющие специфической атмосферы его рассказов.