- На, Спиридон Емельяныч, яблочко, съешь! - говорит строго праматерь. - От сего яблока пошел к жизни весь род человеческий!
- Нишкни, Спиридон, не гляди, - слышит Спиридон Емельяныч Устинькин голос.
Опустил он еще ниже голову, еще крепче сомкнул веки до боли, до того, что голова закружилась, и только руку вперед протянул… яблоко ли чудесная Ева Спиридону вложила в дрожащую руку или только слегка притронула ею крепкую Устинькину грудь, от которой некогда яблоком пахло, Спиридон мало что разобрал, - под ногами у него закачалось, в ушах пошел золотой звон, и только у самого уха слышит он шепоток:
- Нишкни, Спиридон Емельяныч, нишкни!
*****
Проснулся Спиридон в этот день, как никогда еще с ним не случалось, поздно и сразу, как только поднял с подушки отяжелевшую голову, хорошо учуял всем телом, что лежит он на голых досках совсем не один.
Подумал сначала, что все еще грезит, чуть рукой шевельнул, оглянулся на окна: бело, вспомнил рыжую афонскую девку, и торопливой струйкой побегли по Спиридону мурашки. Долго он не решался откинуть от стены одеяло, так бы и просидел с легкой дрожью, не смея пошевелиться, если бы все не разрешилось само - одеяло взметнулось, и в одной станушке, держась за сохлую грудь, встала перед Спиридоном на колени Ульяна.
КОНЕЦ СПИРИДОНА
Нечего и говорить много про то, что Петр Кирилыч сильно спраздновал труса, когда на другое утро, тоже проспавши первое солнце, вышел на улицу и почти в дверях соткнулся с Ульяной. Он даже в первую минуту подумал, что не лучше ли ему убежать.
Ульяна, видно, шла со двора. Юбка у ней была, как у молодухи, подоткнута выше колен, из-под юбки белела станушка, и смотрела она на Петра Кирилыча помолодевшими лукавыми глазами, немного скошенными вбок.
- Молочка парного, Петр мой Кирилыч, не хочешь ли? - сказала она, как будто давно уж жила на мельнице и Петру Кирилычу нечему было тут удивляться, перекинула ловко с руки на руку подойник со свежим удоем, и молоко еще больше вспенилось и зашипело…
- Ишь оно шапкой какой: непременно к вечеру погода свалится!
Спиридон стоял посреди двора и кормил черного индюка хлебным мякишем, увидал он Петра Кирилыча, и волчьи хвосты так и нависли, вот-вот упадут в темные омуты Спиридоновых глаз, подошел нехотя и, не глядя на Петра Кирилыча, тихо сказал:
- Ульяна седни пришла… Корову у нас будет доить и все справлять по хозяйству.
- Добро, батюшка, - тоже тихо ответил Петр Кирилыч, только на лицо побелел, хотел было рассказать Спиридону, что это за баба Ульяна, но тут же подумал, что и сам Спиридон без него, наверно, про Ульяну наслышан, мотнул головой и повернул к жерновам на мельницу.
- Подождал бы ты, Петр мой Кирилыч… Работа не волк, в лес не убежит, а у меня сейчас живой рукой ватрушки будут готовы, - услыхал он вслед певучий Ульянин голосок, но Петр Кирилыч и не обернулся!
Когда же немного спустя Ульяна с крыльца снова громко крикнула к завтраку, Петр Кирилыч сделал вид, что не слышит.
- Ну, ничего: голод не тетя, сами придете! - отрезала Ульяна, и Петру Кирилычу показалось, что одинаково это было сказано и ему и Спиридону, который по-прежнему ходил по двору и о чем-то назоисто думал.
"Чудное дело! - подумал Петр Кирилыч. - Что бы это такое?.."
Так весь этот день и просидел Петр Кирилыч на мельнице, ворочая мешки с бачуринским хлебом, не решаясь и носу высунуть на мельничный двор, по которому то и дело моталась то за тем, то за другим делом Ульяна. Спиридон же словно про Петра Кирилыча забыл: за весь день к жерновам и не заглянул ни разу…
"Ну, да Спиридон… известное дело: небось отбирает картошку", - решил Петр Кирилыч.
Только к вечеру вошел Спиридон, словно крадучись и как-то боком пролезши в полураскрытую дверку. В руках у него была большая лопата, толстое ужище свернуто хомутом через плечо, и по виду надо было понять, что затеял Спиридон какую-то штуку, с которой до время никому нельзя говорить, чтобы не сглазить, почему и не решился Петр Кирилыч спросить, куда это собрался на ночь глядя Спиридон Емельяныч и к чему ведет эта лопата с веревкой, - не давиться же задумал сам Спиридон, хотя и это можно подумать - веревка, так тогда к чему же лопата?.. Да и не такой Спиридон человек!
- Прости не равно что, сынок! - ласково сказал Спиридон Емельяныч, вплотную подошедши к Петру Кирилычу, поклонился ему с этими словами в ноги, и не успел Петр Кирилыч ему тем же ответить, как Спиридон уже повернул, спешно вышел за мельничные ворота, твердо ставя ногу на землю и грузно стуча подковами на каблуках по кладинкам горбатого моста.
"Что бы это такое?" - подумал опять Петр Кирилыч, но окликнуть Спиридона так и не решился. Запер за ним ворота на засов и, почувствовав большую и непривычную усталость с работы, поплелся к дому. На голубом крыльце, прислонившись к дверному косяку, стояла Ульяна и словно Петра Кирилыча дожидалась.
- Вот ведь как, Петр мой Кирилыч, все вышло, - встретила она его ласково у порога. - А?.. Да несь ты малость поесть хочешь: день теперь коровьего хвоста длиннее, не вдруг проведешь…
Петр Кирилыч вошел в избу и в самом деле вспомнил, что за весь день у него во рту маковой росинки не побывало, подошел сам к голбице, отломил краюху черного хлеба, взял кринку с молоком с залавка и, помолившись, сел молча в передний угол.
