Чертухинский балакирь - [43]
*****
На дороге в лесу всегда человеку складнее…
Все след человечий, - куда он приведет, это дело другое, но все же по нему куда-то придешь… Может, даже туда, куда еще сроду-родов и не хаживал никто и куда каждый бы с великой радостью ушел, если бы знал в далекое царство дорогу…
Идет Петр Кирилыч не спеша по дорожным рытвинам и тихонько напевает про себя песенку:
Веселая такая песенка, но не успел ее Петр Кирилыч допеть до конца: чуть пройдя по дороге, он остановился на минуту, а потом перемахнул обратно канаву и, притулившись к березе, стал дожидаться. Ковыляя в бока, катится по дороге не разбери-бери что, то ли человек, то ли зверь, то ли тележное колесо догоняет хозяина: засадил, может, кто в незадачный час всю телегу с помолом на погнившем мосту, а сам побежал за подмогой!
- Эй-эй! - крикнул Петр Кирилыч, когда катушок до него докатился и Петр Кирилыч хорошо разглядел согнувшуюся в три погибели старушонку, побирушную сумку у ней на горбу и в руках кривоногую палку.
- Ох-о-ох!.. Как ты меня, добрый человек, напугал, так вся в яму и провалилась, - говорит, разогнувшись, старушонка.
- Откуль, бабушка, на ночь глядя? - охрабрел Петр Кирилыч.
- От тетки к дяде, батюшка… от тетки к дяде… На мельнице, вишь, была, стучалась-стучалась возле ворот… так и не достучалась… Должно, спать полегли!..
- А сама-то с коего места?.. Вроде как у нас таких сморчковых по всей округе не водится?
- Всяк гриб на своем месте растет. Побирушка, батюшка… добрым куском живу… только подавать стали ноничи плохо… Обходишь сколь места, за день глазом не оглядишь, а в корзинке шиш… А ты-то сам, добрый человек, откедышный?
- Чертухинский, - простодушно ответил Петр Кирилыч.
- Чертухинский?.. А-а-а! - протянула старушка. - Самое что ни на есть хаплюжное место…
"Ишь, старый черт, куда метит", - подумал Петр Кирилыч.
- Нет, я так по лесу болтаюсь: иду к Дубне на сома жерлицы ставить…
- Ой, смотри, парень: поставишь на сома, поймаешь девку без ума… Эна, у тебя кудри-то какими колесами с головы катются… Да уж иди-иди с богом: никому не скажу! Прощай, добрый человек! Ловись тебе рыбка большая и маленькая..
Поклонилась старушка Петру Кирилычу в пояс и дальше пошла по дороге, опять нагнувшись низко к земле, разглядывая ее, как бы, грехом, не упасть.
"Старуха знойкая!.."
Глядит ей вслед Петр Кирилыч: горбата она издали, словно овес молотили у нее на спине, и маленькая - в руку зажмешь! И то ли вслед ей так забила луна из-за веток, рассыпавшись зайчиками на дорогу старухе под ноги, то ли и впрямь порснули изо всех кустов самые настоящие зайцы. только счету им нет, скачут они, играя друг с дружкой, и труском трусят, забегают вперед и в бока, припрыгивают ей на колени и становятся впереди на задние лапки, и на каждой зайчихе повязан по длинным ушам зеленым платочком лопух, и у каждого зайца боярской шапкой лихо заломлен на самый затылок разрисованный крапинками самых разных цветов первый весенний гриб - мухомор, и в ушах у зайчих продеты дорогие серьги, и у каждого зайца в передней лапке -свеча!..
"Ой-ли!.. Да ведь это, пожалуй…"
Но не успел Петр Кирилыч обо всем догадаться и старушку догнать и окликнуть: под несмолкаемый, безветренный шум, бегущий с ветки на ветку, накатилось прямо на месяц небольшое облачко пушистым комком, юркнул в него месяц, словно в мешок, и все у Петра Кирилыча перед глазами - лес, старуха, зайчихи, повязанные в лопуховые платочки, и зайцы в боярках, и на минуту сама дорога под ногами исчезла, словно кто ее из-под ног выдернул: на всю землю, как черное вороное крыло, легла с густого облака тень.
Подошел Петр Кирилыч к Дубне и забрался опять в клетку ольшняка и бредовника, развел ветки рукой, но ничего такого не видно. Не видно ни терема под плотиной, ни дубенских девок на дне не видать, ни избенок по краю, от сомов по воде даже кругов не заметно, ровно катится Дубна под месяцем, ни морщинки нигде от ветерка - как утюгом прогладили, и вся она закрыта темно-зеленой пеленой, и на пелене этой катится месяц, и из воды смотрит с него какая-то рожа и будто плачет, а не то будто смеется…
Шумит-шумит в плотине вода…
Да что ж… она вода и вода!.. На нее хоть все смотри да слушай… ее не переслушаешь, а вот насчет того… сего… вроде как и простой видимости даже не видно…
Сидит Петр Кирилыч, спрятавшись в ветки.
"Жулик, видно, Антютик!.."
Неймется Петру Кирилычу выйти на берег, хоть на том самом месте посидеть, где вчера дубенская девка купалась; хотел было он пошире ветки развесть, но как раз совсем у него над головой прокуковала шальная кукушка: "ку-ку, ку-ку!.."
"Вот еще! - думает Петр Кирилыч. - Это она спутала месяц… Больно светло!.. Да и… разные бывают они!.."
"Ку-ку!.."
"Смотри, Петр Кирилыч: на этот раз ворон не лови!.."
И вправду: прокуковала кукушка три раза, и вслед за кукушкой кукушечьим голоском запела на берегу дубенская девка; не разглядел ее Петр Кирилыч до этого, потому что так и уперся в плотину, а в плотине известно - вода… Заглянул Петр Кирилыч левее, вроде как то же, да все же не то: и голос не сравнить - куда соловью до кукушки, - и сама она худа и неутробиста, словно за ночь сдала от какой тяжелой болезни… А на голове кумачовый платок…
С каждым годом творчество Сергея Клычкова завоевывает все большее признание читателей. После выпуска первых поэтических сборников «Песни» (1911) и «Потаенный сад» он примыкает к новокрестьянскому направлению, во главе которого были Н. Клюев и С. Есенин. С большим мастерством Клычков разрабатывал мотивы русской песни и сказки. В 1937 году он был незаконно репрессирован, и его самобытная поэзия и проза на многие десятилетия были преданы забвению. В настоящую книгу вошло лучшее из поэтического наследия С. Клычкова.
Проза русского советского писателя С. А. Клычкова (1889- 1940) связана с гоголевской традицией совмещения реального и фантастического планов - это создает в романах "Сахарный немец", "Князь мира" и др. атмосферу гротескно-сказочного быта, в котором действуют его излюбленные герои - одинокие мечтатели, чудаки, правдоискатели.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Проза русского советского писателя С. А. Клычкова (1889- 1940) связана с гоголевской традицией совмещения реального и фантастического планов - это создает в романах "Сахарный немец", "Князь мира" и др. атмосферу гротескно-сказочного быта, в котором действуют его излюбленные герои - одинокие мечтатели, чудаки, правдоискатели.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».
«Мы подходили к Новороссийску. Громоздились невысокие, лесистые горы; море было спокойное, а из воды, неподалеку от мола, торчали мачты потопленного командами Черноморского флота. Влево, под горою, белели дачи Геленджика…».
Из книги: Алексей Толстой «Собрание сочинений в 10 томах. Том 4» (Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.)Комментарии Ю. Крестинского.
Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»)