Чертухинский балакирь - [42]
Маша заглянула за угол: нет никого.
"Вот божия старица!.."
Только Дубна дымится и туман плывет, завиваясь на кончике кольцами, как тетеревиные хвосты на току, и у самого князька отцовского дома со скорбью, удивленьем и страхом катится Иванова голова, слушает, пригнувшись к князьку и заглядывая в маленькое окошко на чердаке, откуда это идет такой звон, да, видно, догадаться не может.
Глава шестая
НЕПРОМЫХА
Вошел Петр Кирилыч в большой ельник и всей грудью передохнул после бобыльей зибели. В лесу тихо и черно-зелено, в ветках только кой-где качнется на остром лучике большая мохнатая звезда. Хорошо было после коряг и колючей осоки чуять под ногой упругий мошок - теплый он и лежит как пуховая подушка, взбитая хорошо перед сном; пройдет по ней зверь и за собой следа не оставит.
Петр Кирилыч сторожко ступает по мшистой подушке, держит левую руку перед глазами, чтоб не напороться на сук, и глубоко в себе затаил дыханье. Но в лесу прокружишь, как кот за хвостом. Думал выйти Петр Кирилыч на Боровую, а вышел на прогалину, которых в чертухинском лесу было как окон в светлой избе… В лицо так и забил свежими побегами молодой ельник, кольцом он закрывал со всех сторон небольшую поляну и словно от посторонних глаз сторожил.
Пробрался Петр Кирилыч сквозь колкую заросль - захотелось ему посидеть на полянке: месяц на них больно хорошо светит, - но раскрыл на выходе из молодняка последние ветки и дальше идти не решился…
*****
По всей поляне рассыпан месячный свет, и вся она играет и переливается тысячью разноцветных огней, горят в траве драгоценные камни, каким нет цены и каких нет ни в одном магазине, потому… мимо них пройдет человек и не заметит, а если нагнется да вздумает поднять какой покрупнее, в руки без тайного слова он не дается!.. Потому все в мире человека боится… тронешь ветку ногой, и с нее покатится… град, только на бисер и жемчуг… похожий!..
Затаил еще пуще дух Петр Кирилыч: по самой середке поляны стоит, как нарисованный на картинке, пенек, должно быть, после старой березы…
Белеет пенек берестой, возле пенька стоит небольшая березка, худенькая она и пугливая, да и растут так посереди прогалин больше березы…
Словно зайдет в гости, да назад на опушку сквозь еловую гущу потеряет дорогу и стоит на ней, пока не вырастит внучку.
Глядит Петр Кирилыч: на пеньке пушная мохнатая шапка, наушники с шапки сбоку висят, завязаны они, как в стужу у мужиков, под подбородок, под шапкой горят зеленым немигающим светом гнилушки, а на шапке, на самом затылке, сидят рядом в обнимку два зайца, большие зайцы, пушистые, и в лапке у них у каждого светится месячный луч, как рублевая свечка[17].
Горит все и переливается светом от этих месячных свеч, зноится в мелких усиках травки, и по этой травке кланяются друг дружке головками первые весенние цветы, звенят чуть уловимым звоном в золотые свои колокольцы самые ранние цветы - куриная слепота и чуть мерцают маленькими фонариками раздуванчики.
А вокруг пенька-а!.. Словно на базаре игрушки…
Зайцев этих, поменьше, побольше, сотни полторы будет!..
Вставши на задние лапки во весь свой заячий рост и выпялив длинные уши, полукругом ведут они хоровод и по-заячьи тихо поют: видно, на пенушке сидит зайцам всем заяц и рядом с ним всем зайчихам зайчиха!..
У зайца прострелены оба ушка, у зайчихи одно - видно, видалые зайцы, и ушки у них завернуты в трубочки, как бы прошение с жалобой на Цыгана, которое они давно приготовили и куда-то в свой час подадут…
Но… Цыгана и в лесу и в селе все боятся, а он никого.
*****
"Какой зверок, а и тот свою церемонию имеет, - любуется Петр Кирилыч, - шугнуть али их?.."
Заложил Петр Кирилыч два пальца в рот по-цыгански, набрал духу…
А зайцы, взявши за лапки зайчих, плывут и плывут в своем хороводе: ни ночной совы они сейчас не боятся, ни зверя, - сегодня у них заячий праздник, самый веселый праздник весны, и у зверей в этот день уговор друг дружку не трогать!
Правда, и в этот день волк с лисой за лапу не здоровается, но в каждом зверином сердце всякая жилка дрожит от истомы, и под шкурой такая пышет жара, от которой и у барсука повисает на сторону дымный язык.
Плывут на высоких лапах зайчихи и зайцы, и еле различимо для человечьего слуха за ними плывет заячья хороводная - зеленое море, и по этому морю все плывет с заячьей песней: качаются звезды на ветках, качается на мачтовой сосне месяц, как золотой фонарь на корабле, и словно парус, надувший вовсю скулы на буйном ветру, быстро обегает прогалинную опушку прозрачное облако.
"А пусть они…" - вздохнул Петр Кирилыч, заглядевшись, и так и не свистнул, а повернул от прогалины, и скоро ему под ноги, бог весть откуда, протянулась тропа.
Ни шороха нигде не прошелестит, ни сучок не скрипнет, только в одном месте, когда Петр Кирилыч сам оступился о какой-то торчок, над головой у него сорвался с сосны большой глухарь, с сенную плетуху, должно быть притоковавший ее и дожидавшийся утра.
Долго после того по лесу полыхали могучие крылья и слышно было за версту, как он в темноте где-то на Светлом усаживался на другое место.
Петр Кирилыч прибавил шагу и скоро перепрыгнул канаву, которая с обеих сторон окаймляет Боровую дорогу.
С каждым годом творчество Сергея Клычкова завоевывает все большее признание читателей. После выпуска первых поэтических сборников «Песни» (1911) и «Потаенный сад» он примыкает к новокрестьянскому направлению, во главе которого были Н. Клюев и С. Есенин. С большим мастерством Клычков разрабатывал мотивы русской песни и сказки. В 1937 году он был незаконно репрессирован, и его самобытная поэзия и проза на многие десятилетия были преданы забвению. В настоящую книгу вошло лучшее из поэтического наследия С. Клычкова.
Проза русского советского писателя С. А. Клычкова (1889- 1940) связана с гоголевской традицией совмещения реального и фантастического планов - это создает в романах "Сахарный немец", "Князь мира" и др. атмосферу гротескно-сказочного быта, в котором действуют его излюбленные герои - одинокие мечтатели, чудаки, правдоискатели.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Проза русского советского писателя С. А. Клычкова (1889- 1940) связана с гоголевской традицией совмещения реального и фантастического планов - это создает в романах "Сахарный немец", "Князь мира" и др. атмосферу гротескно-сказочного быта, в котором действуют его излюбленные герои - одинокие мечтатели, чудаки, правдоискатели.
Короткий рассказ от автора «Зеркала для героя». Рассказ из жизни заводской спортивной команды велосипедных гонщиков. Важный разговор накануне городской командной гонки, семейная жизнь, мешающая спорту. Самый молодой член команды, но в то же время капитан маленького и дружного коллектива решает выиграть, несмотря на то, что дома у них бранятся жены, не пускают после сегодняшнего поражения тренироваться, а соседи подзуживают и что надо огород копать, и дочку в пионерский лагерь везти, и надо у домны стоять.
Эмоциональный настрой лирики Мандельштама преисполнен тем, что критики называли «душевной неуютностью». И акцентированная простота повседневных мелочей, из которых он выстраивал свою поэтическую реальность, лишь подчеркивает тоску и беспокойство незаурядного человека, которому выпало на долю жить в «перевернутом мире». В это издание вошли как хорошо знакомые, так и менее известные широкому кругу читателей стихи русского поэта. Оно включает прижизненные поэтические сборники автора («Камень», «Tristia», «Стихи 1921–1925»), стихи 1930–1937 годов, объединенные хронологически, а также стихотворения, не вошедшие в собрания. Помимо стихотворений, в книгу вошли автобиографическая проза и статьи: «Шум времени», «Путешествие в Армению», «Письмо о русской поэзии», «Литературная Москва» и др.
«Это старая история, которая вечно… Впрочем, я должен оговориться: она не только может быть „вечно… новою“, но и не может – я глубоко убежден в этом – даже повториться в наше время…».
«Мы подходили к Новороссийску. Громоздились невысокие, лесистые горы; море было спокойное, а из воды, неподалеку от мола, торчали мачты потопленного командами Черноморского флота. Влево, под горою, белели дачи Геленджика…».
Из книги: Алексей Толстой «Собрание сочинений в 10 томах. Том 4» (Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.)Комментарии Ю. Крестинского.
Немирович-Данченко Василий Иванович — известный писатель, сын малоросса и армянки. Родился в 1848 г.; детство провел в походной обстановке в Дагестане и Грузии; учился в Александровском кадетском корпусе в Москве. В конце 1860-х и начале 1870-х годов жил на побережье Белого моря и Ледовитого океана, которое описал в ряде талантливых очерков, появившихся в «Отечественных Записках» и «Вестнике Европы» и вышедших затем отдельными изданиями («За Северным полярным кругом», «Беломоры и Соловки», «У океана», «Лапландия и лапландцы», «На просторе»)