Слушает Петр Кирилыч, и от всего этого екает у Петра Кирилыча сердце… Не заходя назад в избу, повернул он от кутка прямо на улицу и по улице, заложивши руки за спину, как барин, пошел неторопливо на выгон… На выгоне - видно на месяце - кружатся девки, разметая подолами, инда от них по сторонам ветер тихий идет, а вокруг девок, как тетерева на заре, - вся холостежь!..
Прошел так Петр Кирилыч все наше Чертухино, думая про себя, что невестка говорит, пожалуй, по делу и что ему непременно - благо красная горка -надо этой весною жениться…[3] И невдомек Петру Кирилычу, с каким смешком смотрели на него чертухинские мужики, сидевшие перед сном на завалке.
- Петр-то Кирилыч?.. А?.. - перемигнулись они только, когда Петр Кирилыч мимо них прошел и никому головой не мотнул, потому что никого не заметил.
Подойдя к выгону, на котором девки вели хоровод, Петр Кирилыч встал немного поодаль, под высокие липы, что и теперь еще живы, только словно облезли и начали от старости сохнуть; в то же время за этими липами стояла небольшая избушка, и жила в ней бобылка, не тем будь помянута, наговорная баба Ульяна.
Долго простоял Петр Кирилыч под липами, прислонившись боком к стволу, а потом сел на завалок под Ульянины окна и стал пристально разглядывать девок.
Показались они ему одна другой лучше: на месяце каждая девка царица!..
"Как же я допрежь-то не видел? - удивился сам себе Петр Кирилыч. -Бывало, у той нос-водонос, у той рот наоборот, а тут и от Дуньки Дурной никак не оторвешься…"
С этого часа и начала весенняя луна над Петром Кирилычем шутки шутить.
*****
Так и просидел бы Петр Кирилыч, пока не кончили девки вести хоровод, если бы не раскрылась над его головой оконная решетчатая створка: на плечи ему - не успел Петр Кирилыч и обернуться - легли голые крепкие руки и завились у него мертвой петлей на шее…
- Пришел ко мне Петр мой Кирилыч?!.. Пришел!.. Иди, иди в избу скорее… - услыхал Петр Кирилыч за собой задыхающийся бабий голосок, по всему похожий на теткин Ульянин.
Никак не может Петр Кирилыч понять, что это тетка Ульяна вздумала с ним пошутить: у одних она слыла за большую причудницу и прибауточницу, веселую бабу, другие же судачили, что бес ей плюнул в ребро, и с той поры она-де может с тобой сделать что ни захочет: захочет тебя в барана обернуть али в волка и… обернет и сама обернется в кого ни вздумает[4]. Однажды Петьке Цыгану высыпала за околицу столько зайцев из подола, что тот весь порох расстрелял, а домой… ни одного не принес! Такая после черта у бабы появляется сила!..
Тут же, видно, ведьме на старости лет под хвост попала вожжа, и она немного срахнулась: главное - рук никак не разнять, завязались они у Петра Кирилыча на шее, как бант какой праздничный, и Ульяна все шепчет, все шепчет ему в самое ухо, только что она шепчет, ничего хорошо не разберешь.
Видит Петр Кирилыч, что дело выходит совсем не на шутку, и потому немного приподнялся с завалка, чтоб как-нибудь освободиться от Ульяниных рук: крикнуть нельзя - людей насмешишь, а Петр Кирилыч задумал жениться.
- В дом возьму, ненаглядный Петр мой Кирилыч!.. Не гляди на меня, что бобылка!..
- Пусти, тетка Ульяна… ради бога пусти! - шепчет и Петр Кирилыч.
- Али брезгуешь?
- Не срами на людях… слышишь, пусти!
И вздумал было рвануться, но не такие руки были у бобылки Ульяны. Почуял Петр Кирилыч, что немного еще, и он задохнется в этой бобыльей петле, так и не женившись на какой-нибудь чертухинской крале.
"Осподи Суси!" - сказал Петр Кирилыч сам про себя.
Уж то ли устала Ульяна держать силком Петра Кирилыча за воротки, то ли еще почему, только сразу руки Ульяны словно размокли и стали покорные и бессильные, как девичьи в первую ночь.
Петр Кирилыч освободился от них и плюхнул вниз на завалок; оконце тут же захлопнулось над головой, и еле слышно из-за стекла Ульяна, придерживая станушку на бобыльей груди, пригрозила:
- Подожди, балакирь, свое я возьму!..
Петр Кирилыч плюнул ей под окно и подошел к девкам поближе…
*****
Встал Петр Кирилыч возле самого круга и заложил для форсу ножку за ножку: так много красивей!.. Уставил непривычно на девок глаза, и в голове у него от ихнего круга тоже стало вроде как немного кружиться… Очувствовался он, когда у самого носа увидел большой, как завертка в оглобле, Максяхин кулак и у самых глаз его нескладную рожу с кривым ртом, с зубами на улицу, с губами-шлепанцами и с носом, похожим на земляную лягушку: шли у Максюхи по носу такие пупырья, как у лягушки на спинке!..
- Что, балакирь, девок пришел отбивать?.. А вот этого опробовать хошь?..
- Что ты, Максях?..
- Живо получишь!..
- Я так… поглядеть!..
- Знаем мы эти поглядки… Мавра тобой девкам все глаза протыкала!.. Выбираешь, поди, какая по вкусу… Видно, губа не дура!.. Только попробуй, я те пробор-то причешу по-другому!..
А у Петра Кирилыча и впрямь по русым кудрям хорошо ложился пробор: прям, как дорожка во ржи, и уж не так он его и холил, а видно, добрая мать еще в зыбке любящей рукой разгладила его навсегда!..
- Ей-богу, Максим, понапрасну!..
Парни глядят на них и смеются, что дальше будет - интересно, а девки по-прежнему безучастно плывут по чуть пробившейся травке и поют хороводную - синее море… Таков уж девичий обычай: девки в хороводе песни поют, а парни возле них кольями дерутся - пускай их, лишь бы нас не тронули!..
