Чертово яблоко - [36]

— Да неужели вы не понимаете, Стенечка? Господи, какой вы недогадливый… Да я же… да я же полюбила вас. Полюбила!

Страстные слова девушки повергли Стеньку в смятение. Он, конечно, догадывался о красноречивых взглядах Ксении, но полагал, что девушке, день и ночь находящейся дома, разумеется, скучно, а тут появился молодой постоялец, вот она и стала к нему приглядываться. И вдруг такое услышал. Вот тебе и «дикая», как скажет Гурейка. Да она полна чувств и любви, и не к кому-нибудь, а к нему, Стеньке. Вот уж не чаял. И как теперь поступить? Ведь такое неожиданное признание стоило девушке больших переживаний и усилий. Обычно первым слова любви произносит парень, да и то, когда уж очень полюбит свою суженую. Ксения же поступила неестественно для своей среды, тем, видно, она и отличается от других барышень.

Стенька смятенно застыл. Уж очень не хотелось обидеть Ксению каким-то опрометчивым словом, которое больно ранит девушку. Но чем же ей ответить?

Так и не дождавшись никаких слов от Стеньки, девушка совсем тихо произнесла:

— Я понимаю, почему вы молчите… У такого пригожего парня конечно же есть своя суженая. Я ведь ни на что не надеюсь, Стенечка, тем более, скоро вы покинете наш дом.

— Кто вам об этом сказал, Ксения?

— Никто. Но сердце не обманешь…Дай Бог вам счастья на чужой сторонушке.

— Вы очень славная девушка. Я тоже очень хочу, чтобы вы обрели счастье, и оно придет к вам. Беспременно придет!

Стенька поцеловал Ксению в щеку.

Уже находясь на сеновале, Стенька недоумевал: как могла девушка догадаться, что он покидает дом Томилки, если даже об этом он Гурейке не сказывал.

У того же начисто отлетел сон. Принялся бубнить:

— Никак, потискал девку. Смачная. Ишь как перси[44] из-под кофточки выпирают. Неуж не потискал?

— Отстань! У тебя одно на уме. Разговор есть, Гурейка. Заводчик Голубев к себе в кучера зовет. Пожалуй, надумаю.

— А что? — приподнялся Гурейка. — Место хлебное, веселое. В кучерах — не бревна рубить до седьмого поту. Ступай, а наше дело горбатиться.

В голосе приятеля прозвучали язвительные нотки.

— Аль обиделся? Не ехидничай. Голубев и тебя возьмет.

— На заводе за гроши вкалывать да штрафы платить? Ищи дурака. Мы уж лучше топоришком позабавимся.

— Будет ерничать. У Голубева бричек, пролеток да тарантасов не перечесть. И тебе место кучером найдется.

— Правда, что ли? — оживился Гурейка. — Другое дело.

Утром Стенька вновь повел разговор о четвертной.

— Я ведь тебе, Томилка, не зря вчера пять синеньких давал. В знак благодарности, от чистого сердца. Уходим мы с Гурейкой в кучера к заводчику Голубеву. Ты уж прими.

Ксения, как услышала, так и сердце ее сжалось. Выходит, не зря ретивое предсказывало, что улетит красный сокол из ее терема.

— Ты чего, дочка? Вроде как лицом побледнела, — спросила мать.

— Ничего, маменька… Душно здесь. Пойду по саду прогуляюсь.

Стенька проводил ее сочувственным взглядом. Переживает девушка.

— Вот оно как… Жаль, привык я к вам. Пытать об уходе не буду, дело хозяйское. Одно скажу: Голубев — человек жесткий. Работные люди, кои у него трудятся, хозяина не любят, последние соки из них выжимает.

— А мне он показался не таким уж и лютым, иначе бы к нему кучером не пошел.

— Не люблю спорить, милок. Жизнь покажет. Когда прощальный столик прикажете?

— Вечерком, но ты лишку не тормошись, Томилка. Посидим, чайку попьем, о жизни потолкуем. Мы ведь не на край света уходим, в одном городе будем обретаться. Иногда заглядывать к тебе станем, чтоб не забывал.

— Добрых людей, милок, до скончания веку не забывают.

Часть вторая

Последние дни августа были еще теплыми, порой жаркими, ночами же довольно свежими и прохладными. Август — месяц обильных и длинных утренних рос, густых вечерних туманов. Лето на исходе, это чувствуется по всему. Пчела перестала носить медовый взяток, убывают дни, уставшее за трудовое лето солнце встает все позже, а на покой уходит раньше, да и днем на часок-другой норовит прикорнуть за облачной пеленой.

Не растут больше деревья и кустарники, отдавая все силы для урожая будущего года, закладывая цветочные и листовые почки, кои раскроются лишь следующей весной.

Русский народ издревле дал августу свои имена — как всегда точные, емкие, образные. На смену пышному разнотравью пришло изобилие овощей, фруктов, ягод, что и привело к народному названию «густырь». Август — месяц ста забот. «Настало время жатвы дорогое, никому не даст оно покоя. Жнивень, серпень! Уборка хлебов одна из самых главных забот земледельца, и потому напоминают месяцесловы: поубавилась жара — молотить хлеба пора; в августе рожь поспевает, пахаря в поле вызывает; колос к колосу соберется — и караваем гляди, обернется. В августе крестьянки расстилали на солнышке лен — отбеливали его. Август — месяц-ленорост, припасает зиме холст«…И не перечесть всевозможных пословиц, связанных с тем или иным крестьянским трудом. Старинные месяцесловы именуют август зорничком — либо от слова «зорить» (зреть), либо от ясных зорь и ярких зарниц, коим красно начало месяца. А еще август — малиновое лето, его венец и закат, пора семян и паутин, преддверие и предвестник золотой осени.