Чертово яблоко - [33]

Глава 14 В РЕСТОРАЦИИ

Как-то после работы Стенька предложил напарнику:

— Заглянем в ресторацию. Слушок прошел, что сегодня именины отмечает фабрикант Иван Сеньков.

— Он тебя, что, в гости звал? Придут братья Голубевы, Елизаровы и, конечно же, небезызвестный мильенщик Степан Андреич Грачев.

— Ага. В точку попал. Я теперь первый богатей артели. Ваше вам с кисточкой, Степан Андреич!

— Ну, хватит выкобениваться. Зачем тебе ресторация? Ты ж не пьешь.

— Дело не в этом… Хочется на гармониста глянуть.

— Вспомнила кукушка свое дитя. Я-то думал, что ты забыл про свой конек.

В ресторации, что на Покровской улице, было шумно: голоса подвыпивших купцов были слышны уже с первого этажа. Парней, поднимавшихся по ковровой лестнице в «верхние кабинеты», встретил долговязый, известный на весь город вышибала, Серега Медвежья Лапа. Он всегда был на подгуле, отличался большой силой, злым нравом и в любую минуту был готов приступить к своим прямым обязанностям.

— Куда прешь? — ощерив щербатый рот, заорал Серега.

Гурейка увидел перед собой необоримое препятствие, Сенька же был спокоен.

— Здорово, Серега. Давно хотел с тобой познакомиться. Хошь выпить?

Вышибала выпустил, было, вперед свою увесистую, растопыренную клешней пятерню, но тотчас ее опустил, снисходительно глянув на здоровенного парня в затрапезной сряде.

— На какие шиши? На твой поганый шкалик? Аль ты не знаешь, сколь надо Сереге Медвежьей Лапе?.. Пшел вон!

— Штоф ставлю!

— Ты кто такой?

— Стенька, что заводчику Филату Голубеву дом возводит.

— Стенька?.. Это тот обалдуй, что у заводчика красненькую не взял?

Серега, вероятно, удивился не тому, что Стенька один перетащил «стопудовое» бревно, (как уже пошли байки по городу), а тому, что работный человек отказался от дармовых десяти рублей.

— Тот самый. Ты нас, Серега, где-нибудь в уголочке посади, а мы тебе штоф поставим.

Стенька «ударил» вышибалу по самому слабому месту.

— Сойдет. Тебе зачем в ресторацию?

— Поглазеть хотим. Стол заказывать не будем.

— Идем.

Стенька и Гурейка притулились за какой-то перегородкой с узкой дверью, из которой проглядывалось всего лишь четверть главного зала, но это парней не смутило. Стенька подал Сереге деньги на штоф водки, тот повертел корявым пальцем у своего виска и высказал:

— Ты и впрямь обалдуй. Погляд — не более получаса. Если ненароком войдет хозяин — пулей из ресторации.

— Не подведем, Серега.

А Гурейка недовольно покачал головой.

— У тебя и впрямь мозги набекрень. Ради чего денег этому дылде дал?

— Тише… Дай гармониста послушать.

Гармонист выводил песню «По диким степям Забайкалья». Играл, казалось, старательно, но как-то монотонно, без души, а посему и подпевали ему нехотя и нестройно.

Стенька шагнул к проему двери, чтобы разглядеть гармониста, и увидел мужчину лет сорока в хромовых сапогах и коричневой суконной поддевке. Лица его не было видно, так как свою левую щеку он уложил на гармонь и всем своим видом показывал, как он страдает.

— Ну уж нет, такой игрой слезу не выбьешь… Да что же он переборами не пользуется? Эту песню надо играть совсем по-другому… «Мать» встречает… Да здесь совершенно не так надо играть! Не так!

Стенька, забыв обо всем на свете, вышел из-за перегородки и вскоре очутился перед гармонистом.

— Позволь мне сыграть, дядя.

— Кто позволил? Цыть из зала! — тотчас подскочил к Стеньке хозяин ресторации.

— Не тронь его, Лукич. Я знаю этого парня. Пусть сыграет. А вдруг? — остановил хозяина заводчик Голубев.

— Как вам будет угодно, Филат Егорыч. Но…такого гармониста я не знаю.

— И я не знаю. Дуй, Стенька!

Стенька, пробуя гармонь, легко пробежался по перламутровым пуговкам и сразу оценил: тальянка звонкая, певучая, сделана первоклассным мастером, грех на такой гармошке худо играть.

Глянул на подгулявшую застолицу, вежливо поклонился.

— Позвольте, господа, спеть и сыграть эту же песню.

И, не дожидаясь ответа, Стенька как-то особо непринужденно, изящно вновь пробежался по пуговкам, затем оборвал музыку, чуточку обождал и запел грудным, задумчивым голосом: «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах», и тотчас задушевным серебряным ручейком вплелась в голос певца тальянка, усиливая впечатление.

Заводчики, как и все посетители ресторации, даже переговариваться перестали. Какой сильный и приятный голос у этого парня и как созвучно вторит ему певунья-тальянка. Она: то тиха и задумчива, как река в благостную погоду, то вдруг слегка взорвется серебряными переливами, а то, вместе с голосом певца, станет страдающей и щемящей, выбивая у посетителей заведения горестную слезу.

Пожалуй, впервые Стенька всю душу свою вложил в эту песню и в ответ получил крики «Браво!». Филат Егорыч подошел к гармонисту и трижды расцеловал его по русскому обычаю.

— Надеюсь, Стенька Андреев, сын Грачев, от гонорара не откажешься. Получи от всего честного купечества и людей промысловых за прекрасное пение и игру сто рублей!

— Благодарствую.

Гонорар Стенька принял: он заработал его честным трудом. Ишь, как ресторация восхищенно гудит. Всего скорей щедростью заводчика поразилась, но где, как не в ресторации промысловому человеку себя показать! Тут, коль задор среди купцов выплеснет, и тысячи из бумажников полетят.