Чертово болото - [26]

Жермен тоже старался все позабыть, погрузившись в работу, но он сделался таким грустным и рассеянным, что все это заметили. Он не только ни о чем больше не говорил с маленькой Мари, но даже не смотрел на нее; и вместе с тем его можно было бы разбудить среди ночи, и он в точности сказал бы, где она, на каком лугу и какой дорогой ушла. Он не решался попросить стариков взять ее на зиму к себе в услужение, а меж тем знал, что девушке будет жить нелегко. Однако маленькой Мари все же не пришлось испытывать нужду, и тетке Гильете было невдомек, почему их запас дров нисколько не уменьшается и почему сарай, оставшийся вечером совсем пустым, к утру наполняется сам собою. То же самое происходило и с зерном и с картошкой. Кто-то залезал через слуховое окно в амбар и высыпал на пол мешок, никого не разбудив и не оставив после себя никаких следов. Старуху это одновременно и беспокоило и радовало; она наказала дочери никому об этом не говорить, боясь, что, если соседи узнают об этом чуде, ее сочтут колдуньей. В глубине души она, правда, была уверена, что тут замешан дьявол, но особенно не спешила ссориться с ним и призывать к себе местного кюре, чтобы освятить амбар и изгнать нечистую силу; она считала, что успеет еще это сделать, когда сатана явится к ней собственной персоной и в уплату за все свои благодеяния потребует ее душу.

Маленькая Мари лучше, чем мать, понимала истинное положение вещей, но не решалась говорить об этом с Жерменом, боясь, что тот снова вернется к мысли о женитьбе на ней, и притворялась, что ничего не замечает.

XVI Бабка Морис

Как-то раз, оставшись вдвоем с Жерменом в саду, теща ласково сказала ему:

— Бедный мой зятек, ты что-то сам не свой. Не ешь ничего, не посмеешься, да и вообще слова от тебя не услышишь. Ужели кто у нас в доме, или сами мы, мог обидеть тебя, так что об этом знать не знаем и ведать не ведаем?

— Нет, мать, — ответил Жермен, — вы всегда для меня что родная были, и я был бы неблагодарным, если бы стал жаловаться на вас, или на вашего мужа, или на кого другого в доме.

— Ну, коли так, сынок, видно, ты снова по жене покойной горюешь. Тоска-то с годами не прошла и, знать, еще пуще тебя одолевает. Ну, выходит, верно тесть твой говорит: надо умного совета послушать и жениться.

— Да, мать, мне бы тоже этого хотелось, только вот все те, кого вы мне прочили в жены, не по душе мне. Когда я их вижу, то, вместо того чтобы позабыть мою Катрин, еще больше о ней думаю.

— Стало быть, не угадали мы, Жермен. Ты должен нам помочь и сказать все, как оно есть. Непременно где-нибудь есть невеста как раз для тебя, господь ведь каждому человеку, которого он создал, уготовил счастье в другом. Ну так вот, коли ты знаешь такую, бери ее себе в жены, и все; красавица она или дурнушка, молодая или старая, богатая или бедная, оба мы, старик мой и я, решили, что дадим тебе наше согласие: сил у нас больше нет видеть, как ты убиваешься, и не жить нам спокойно, коли тебе покоя не будет.

— Вы добры, мать, как сам господь бог, да и отец тоже, — сказал Жермен, — только сочувствие ваше мне помочь не может: та, кого я прочил себе в жены, не хочет за меня идти.

— Верно, молода еще очень? Без головы надо быть мужчине твоих лет за молоденькой волочиться.

— Ну так вот, мать, я и впрямь голову потерял, молоденькая мне приглянулась, и сейчас я себя за это казню. Стараюсь об этом не думать, только работаю я или отдохнуть сяду, богу молюсь или в постели лежу, с детьми я или с вами, думки-то все об одном.

— Выходит, тебя околдовали, Жермен? Одно только средство есть: добиться, чтобы девушка эта изменила свое решение и выслушала тебя. Погляжу-ка я, можно тут делу помочь или нет. Ты мне скажи, где эта девушка и кто она такая.

— Вот то-то оно и есть, мать, что я и назвать вам ее не смею, — сказал Жермен, — смеяться будете.

— Не буду я над тобой смеяться, Жермен, и без того тебе худо, и не хочу я, чтобы еще горше было. Скажи, это не Фаншета?

— Нет, мать.

— Тогда Розета?

— Нет.

— Ну так скажи, а то этому конца не будет, придется мне всех наших девок перебирать.

Жермен опустил голову и не мог решиться ответить.

— Вот что, — сказала бабка Морис, — на сегодня хватит; может, завтра у тебя язык развяжется или невестка твоя сумеет лучше тебя расспросить.

И, взвалив на плечи корзину с бельем, она пошла развешивать его на кустах.

Жермен поступил так, как поступают дети, когда их оставляют в покое: он принял решение. Он пошел вслед за тещей и, весь дрожа, произнес имя Мари, дочери Гильеты.

Велико же было изумление старухи: что угодно могла она предположить, только не это. Но она оказалась достаточно деликатной, чтобы сдержать свое изумление, и не стала высказывать вслух все, что думала по этому поводу. Видя, однако, что молчание ее удручает Жермена, она протянула ему корзину с бельем.

— Неужто это причина, чтобы старухе не помочь? — спросила она. — Поди-ка отнеси белье, а потом приходи, потолкуем. А ты хорошо все обдумал, Жермен? Ты твердо решил?

— Не в этом ведь дело, мать: уж я бы, конечно, твердо решил, знать бы только, что все не зря; ну а раз меня и слушать не захотят, то я решил другое — излечиться от этого недуга, коли только смогу.