Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX — начала XX века - [9]
Ох, поглядите-ка, как блещут золотые галуны и пуговицы в полумраке… Да поможет нам Господь Вседержитель! Ага, вот уже дерутся… соседка, соседка! Там… сейчас запрут ворота. Тихо! Что это? Вот так всегда: все кончилось, еще не начавшись. Ах, что за чудный блеск! Что за прелесть! Как сверкает оружие! Паланкин! О-о, сам сеньор архиепископ!
Матерь Божья, Заступница! Не успела помолиться Тебе, а Ты уже помогаешь мне… Ах! Кто бы знал, как я благодарна Пресвятой Деве! А сколько свечей я ставила по субботам, всех и не сочтешь!.. Вы только посмотрите, каков красавец святой отец, в темно-лиловой сутане, в красном берете… Да хранит его Господь, да пошлет ему долгих лет службы, уж не меньше, чем мне жизни. Если бы не он, из-за раздоров меж герцогами уже спалили бы пол-Севильи. Поглядите-ка, оба герцога — святоши! — как они ринулись к паланкину, как они льнут к предстоятелю, как целуют его руку! Только посмотрите: следуют за святым отцом, сопровождают его! Ах, какие хитрецы, как умело они втерлись в свиту святого отца! Никто бы не поверил, что эти двое, с виду друзья, полчаса назад схватились в темном переулке… Да, да. Они, голубчики! Упаси меня Господь назвать их трусами, каких только подвигов они не свершали, каких только примеров истинной храбрости не показывали они в битвах против врагов Господа нашего… Но по правде говоря, была бы на то их воля, если бы хоть пальцем шевельнули, разом бы прекратили этот долгий кровавый спор. Только представьте, никого в усобице не щадят: ни родственников, ни товарищей, ни слуг.
Но, соседка, войдем-ка лучше в храм, пока там есть еще место, а то скоро яблоку негде будет упасть, сегодня здесь людей набьется как сельдей в бочку… Слава богу, у монашек есть свой органист… Уж и не припомню, когда здесь собиралось столько прихожан и монашек, как сегодня вечером?.. Даже из других общин пришли. Скажу вам, что до маэстро Переса, то ему недавно сделали великолепное предложение. По чести говоря, ничего удивительного в этом нет, сам сеньор архиепископ сулил ему золотые горы, лишь бы маэстро перешел в кафедральный собор!.. А он, он ничего… Ничего не ответил… Он скорее с жизнью бы распрощался, но свой любимый оргáн ни за что не бросил бы… Вы не знаете, кто такой маэстро Перес? Ах, ну да, конечно, вы же не местная… О-о, истинно говорю — святой, настоящий святой. И бедный, что правда, то правда, ни гроша за душой, но не попрошайка, милостыню никогда не клянчит… Всех родственников — единственная дочь, а самый близкий, задушевный друг — оргáн. Так и течет жизнь его: блюдет чистоту и невинность одной, хранит и лелеет ветхие регистры другого… Да уж, к слову сказать, больно стар оргáн!.. Ну да ничего, маэстро Перес так ловко управляется и с ремонтом, и с клавишами, что инструмент звучит дивно, истинное чудо, говорю вам… В общем, маэстро каждую его частичку знает, чувствует на ощупь, может играть с закрытыми глазами… Уж и не знаю, говорила ли я, поверите ли, маэстро от рождения слеп… Знали бы вы, с каким смирением он переносит это свое несчастье!.. Бывало, спросят, чего бы он, не задумываясь, ни отдал, лишь бы прозреть, неизменно отвечает: «Многое, но не так много, как вы себе представляете, ведь у меня есть большее — надежда». — «Надежда на то, что прозреете?» — «Да, — при этом с истинно ангельской улыбкой неизменно добавляет: — Мне уже семьдесят шесть, и, как бы долго ни продлилась моя земная жизнь, вскоре мне суждено узреть Господа…»
Бедняжка! Если бы вы его видели… он ведь тише воды ниже травы, словно булыжник в мостовой, всяк волен наступить на него, пнуть его… А он неизменно повторяет: «Я — всего лишь скромный монастырский органист». Но при этом мог бы преподать хороший урок сольфеджио даже самому маэстро из капеллы примаса, он на службе своей все зубы стер… И отец его тоже был органистом. Я не знала его, но моя матушка, благослови ее Господь, рассказывала, что сын всегда сопровождал его к оргáну и качал мехи. После юноша обнаружил столь высокие способности, что по кончине батюшки унаследовал его место… Ах, какие руки у него! Да благословит их Господь! Он заслужил, чтобы его со всеми почестями пронесли по улице Чикаррерос, а руки его покрыли бы чистым золотом… Он всегда замечательно играет, но в такой вечер, как сегодня, будет играть особо хорошо, услышим подлинное чудо… Особо благоговеет маэстро перед Рождественской мессой, и когда действо подходит к кульминации, ближе к полуночи, в час прихода Господа нашего Иисуса Христа в юдоль земную… трубы оргáна поют ангельскими голосами…
Право слово, чего ради расхваливаю то, что вы и сами услышите сегодня? Ах, как расцвела Севилья! Сеньор архиепископ собственной персоной почтил визитом Богом забытый монастырь, все только для того, чтоб насладиться дивной музыкой. Уверена, сегодня здесь чудесной игрой насладятся не только искушенные знатоки, но и самые что ни на есть простые прихожане. Даже эта толпа неотесанных мужланов с зажженными факелами, для которых истинное счастье — горланить дурными голосами вильянсико
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Один из самых знаменитых откровенных романов фривольного XVIII века «Жюстина, или Несчастья добродетели» был опубликован в 1797 г. без указания имени автора — маркиза де Сада, человека, провозгласившего культ наслаждения в преддверии грозных социальных бурь.«Скандальная книга, ибо к ней не очень-то и возможно приблизиться, и никто не в состоянии предать ее гласности. Но и книга, которая к тому же показывает, что нет скандала без уважения и что там, где скандал чрезвычаен, уважение предельно. Кто более уважаем, чем де Сад? Еще и сегодня кто только свято не верит, что достаточно ему подержать в руках проклятое творение это, чтобы сбылось исполненное гордыни высказывание Руссо: „Обречена будет каждая девушка, которая прочтет одну-единственную страницу из этой книги“.
Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.
Самый верный путь к творческому бессмертию — это писать с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат престижнейших премий. В 1980 г. публикация романа «И дольше века длится день…» (тогда он вышел под названием «Буранный полустанок») произвела фурор среди читающей публики, а за Чингизом Айтматовым окончательно закрепилось звание «властителя дум». Автор знаменитых произведений, переведенных на десятки мировых языков повестей-притч «Белый пароход», «Прощай, Гульсары!», «Пегий пес, бегущий краем моря», он создал тогда новое произведение, которое сегодня, спустя десятилетия, звучит трагически актуально и которое стало мостом к следующим притчам Ч.
В тихом городке живет славная провинциальная барышня, дочь священника, не очень юная, но необычайно заботливая и преданная дочь, честная, скромная и смешная. И вот однажды... Искушенный читатель догадывается – идиллия будет разрушена. Конечно. Это же Оруэлл.