Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX — начала XX века - [11]
Облако ладана голубоватым туманом заполнило все пространство церкви, взволнованно и мерно зазвенели колокола, маэстро Перес возложил свои дрожащие от волнения руки на клавиши оргáна.
Сотней голосов отозвались трубы инструмента, разом слились в один дивный пронзительный аккорд и смолкли, постепенно затихая, словно молния или стремительный порыв ветра, отдаленным эхом, дыханием многократно отзываясь под сводами храма.
Первому аккорду, подобному голосу, вопрошающему с грешной земли горние выси, отвечал далекий и нежный глас, с каждым новым мгновением рос и креп, прежде чем превратился в мощный громоподобный поток небесной гармонии. Так поют пречистые ангелы, спускающиеся из заоблачных далей в наш мир.
Затем послышались дивные далекие гимны огненных серафимов. Тысячи тысяч гимнов соединялись в единый голос, но и он оказывался всего лишь, пусть и чýдным, аккомпанементом удивительной надмирной музыки, что растекалась океаном чудесного и таинственного эха, подобно лоскутам облаков, стелющихся над морскими волнами.
Один за другим стихали голоса. Мелодия с каждой нотой становилась все проще и невесомее. Теперь лишь два голоса перекликались и переплетались между собой. Наконец остался один-единственный, пронзительный и утонченный, словно блестящий луч солнца во тьме… Священник склонил чело, и над его седой главой, немного голубоватой в мареве курящеюся ладана, пред глазами паствы явился Агнец. И в тот же самый миг мелодия сверкнула трелью, стала расти, шириться, наливаясь силой; трель разорвала мощью гармоний незыблемый покой храма. Приделы вздрогнули, зазвенели, откликаясь на гром аккордов, им вторили витражи цветного стекла, они вздрогнули и запели в своих узких стрельчатых проемах.
Каждая крохотная искорка, стремительная и невесомая нота, слагала дивный аккорд, плела чудесную мелодию, которая исподволь, издалека рождалась из тишины небытия, наплывала, заполняла собой все свободное пространство и пела на разные голоса, будто это пела и не нота, не мелодия, не музыка вовсе, а сами воды и птицы, порывы ветра и листва, люди и ангелы, грешная земля и чистые небеса — все они, каждый на своем наречии, своим языком, слагали великий и могучий гимн во славу рождения Спасителя.
Ошеломленная и безгласная толпа внимала молча. Слеза наполнила глаза, напряженный, чистый и мощный дух стеснил грудь. Священник в алтаре почувствовал нарастающую дрожь в руках, почувствовал, как Он сошел на них, Он их коснулся — Тот, кого славили и люди, и архангелы, Тот, кого и люди, и архангелы нарекли своим Богом, Тот, кто был и его Богом, — тогда привиделось ему, будто отверзлись небеса и Агнец свершил преображение.
Оргáн все еще пел, но голос его постепенно угасал, подобно страннику, медленно и неустанно спускающемуся по несчетным ступеням бесконечной лестницы, словно возглас, тающий эхом в необозримой дали, оргáн все еще пел, как вдруг на хорах раздался душераздирающий крик, отчаянно и высоко вскрикнула женщина.
В трубах заклокотали странные, резкие ноты, похожие на сдавленные рыдания.
Толпа ринулась к лестнице, ведущей на хоры, остальные, те, что стояли поодаль, застыли в неподвижности, переполненные сладостным благоговением, с тревогой они обернули взоры на шум.
— В чем дело? Что случилось? — переспрашивали прихожане друг друга, но никто ничего толком не знал и дать ответ тоже не мог, все оставались в недоумении, беспокойство и глухой рокот нарастали, угрожая разбить благоговейное напряжение духа, нарушить и сам порядок в храме.
— Что бы это все значило? — вопрошали дамы кавалера, предводительствовавшего теми, кто поддерживал порядок в церкви. Одним из первых поднялся он на хоры, а спустившись, бледный, в глубокой грусти, твердым шагом направился к архиепископу, который пребывал в гнетущей тоске, — он, как, впрочем, и все прихожане, нетерпеливо ожидал известий, что же стало причиной столь странного происшествия.
— Что там?
— Маэстро Перес только что скончался.
Прихожане, поднявшиеся на хоры, увидели бедного органиста, упавшего лицом на клавиши старинного инструмента, а тот все еще вибрировал; подле покойного, склонившись к коленям отца, дочь маэстро с величайшим трудом сдерживала стон и рыдания.
— Добрый вечер, моя дорогая донья Бальтасара. Вы сегодня пойдете на Рождественскую службу? Что до меня, то мне не терпится поболтать с прихожанами. Такое приключилось… Куда это Висенте пошел? Куда вообще все пошли? Скажу вам по правде, что касается маэстро Переса, у меня сердце ёкнуло, когда я только-только вошла в церковь Святой Инессы… Бедняжка! Истинно святой! А еще я вам скажу, я храню, словно бесценную реликвию, лоскуток его камзола, он заслужил это… к тому же, по воле Господа, верю всей душой, ведь сам монсеньор архиепископ рукоположил маэстро, уверена, наши внуки еще увидят его среди святых… Так и будет!.. Вот ведь чудо — эта новость!.. ну, вы меня понимаете. Как?!. Вы не знаете, что случилось? Что правда, то правда, только об этом и судачат повсюду, и в доме, и в церкви, без умолку, ничего не боятся… ну а я что, нос по ветру, ушки на макушке, там словечко подхвачу, здесь словечко услышу… нет, что вы, без всякого усилия, особо и не стараюсь, все так, само по себе, просто я обычно в курсе последних событий…
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Один из самых знаменитых откровенных романов фривольного XVIII века «Жюстина, или Несчастья добродетели» был опубликован в 1797 г. без указания имени автора — маркиза де Сада, человека, провозгласившего культ наслаждения в преддверии грозных социальных бурь.«Скандальная книга, ибо к ней не очень-то и возможно приблизиться, и никто не в состоянии предать ее гласности. Но и книга, которая к тому же показывает, что нет скандала без уважения и что там, где скандал чрезвычаен, уважение предельно. Кто более уважаем, чем де Сад? Еще и сегодня кто только свято не верит, что достаточно ему подержать в руках проклятое творение это, чтобы сбылось исполненное гордыни высказывание Руссо: „Обречена будет каждая девушка, которая прочтет одну-единственную страницу из этой книги“.
Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.
Самый верный путь к творческому бессмертию — это писать с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат престижнейших премий. В 1980 г. публикация романа «И дольше века длится день…» (тогда он вышел под названием «Буранный полустанок») произвела фурор среди читающей публики, а за Чингизом Айтматовым окончательно закрепилось звание «властителя дум». Автор знаменитых произведений, переведенных на десятки мировых языков повестей-притч «Белый пароход», «Прощай, Гульсары!», «Пегий пес, бегущий краем моря», он создал тогда новое произведение, которое сегодня, спустя десятилетия, звучит трагически актуально и которое стало мостом к следующим притчам Ч.
В тихом городке живет славная провинциальная барышня, дочь священника, не очень юная, но необычайно заботливая и преданная дочь, честная, скромная и смешная. И вот однажды... Искушенный читатель догадывается – идиллия будет разрушена. Конечно. Это же Оруэлл.