Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX — начала XX века - [3]
«Историческая судьба Галисии оказалась неразрывно связанной с судьбой всей Испании. И эта связь должна была претвориться в культуре. Испанский язык, по мысли Валье-Инклана, должен был преодолеть отъединенность Галисии, сделать галисийскую ноту внятно звучащей в мелодии испанской культуры. Этническая индивидуальность народа, своеобразие его духовного склада только так могли получить общенациональное признание. И тот „образ“ Галисии, ее пейзажа, ее людей, ее человеческой атмосферы, который существует сейчас в сознании испанцев, внушен книгами Рамона дель Валье-Инклана»,[8] — подчеркивала литературовед Инна Тертерян (1933–1986).
Еще до Валье-Инклана выбор в пользу испанского языка сделала Эмилия Пардо Басан (1852–1921), также родившаяся в Галисии и также увлеченная ее фольклором. В большинстве произведений о Галисии (особенно в романах) Пардо Басан дает социально-реалистическую — объективную, насколько это возможно, — картину своей родины. За жизнью героев, коих она сотворила, писательница наблюдает как бы со стороны. А Валье-Инклан не отделяет себя от рассказчика и от героев, хотя язык его новелл отмечен индивидуальной авторской интонацией. Словесному чуду Валье-Инклана поистине можно только дивиться! «Реальность, сохраняя свои реальные, подчас страшные черты, превращается в сказочно прекрасный мир».[9]
Но коль скоро Валье-Инклан — писатель XX столетия, в его «сказочно прекрасном мире» мы наблюдаем и скептическое недоверие к сказке. Насмешливый авторский прищур заметен почти во всех галисийских произведениях Рамона дель Валье-Инклана. Самоирония рассказчика легко прочитывается, например, в новелле «Страх». Правда, в ней угадывается и писательское желание мастерски рассказать о пережитом (или выдуманном) страхе. Напугать кого-либо Валье-Инклан даже в мыслях не держит — он хочет, чтобы читатель получил от прочитанного чисто эстетическое удовольствие.
Так же иронично относится к сказкам и упомянутая уже Эмилия Пардо Басан — к слову сказать, тоже представительница знатного рода. Из публикуемых в данной книге рассказов Пардо Басан обратим внимание на один — «Потрошитель из былых времен». В середине XIX века в Галисии произошло событие, своей абсурдностью потрясшее всю страну. В Альярисе, впервые в мировой судебной практике, осудили человека-оборотня, человека-волка. Убийца, на совести которого было девять невинных жертв, утверждал, что крови требовало его тело, принимавшее обличье хищного животного. Жир, который он снимал с убиенных, шел на продажу. Вероятно, только в такой стране, как Галисия, судьи могли серьезно отнестись к объяснениям подсудимого и вынести приговор на основании того, что человек совершил преступление, обратившись в волка. Писательница, конечно, скептически отнеслась к данной истории. В рассказе «Потрошитель…» она показывает, что же на самом деле заставляет ее соотечественников верить в подобные небылицы. И здесь отметим: сюжет о человеке-волке позже найдет отражение в произведениях других писателей, в частности современного галисийского автора Альфредо Конде и, в крайне необычной версии, немецкого прозаика Патрика Зюскинда.
Другой представитель «Поколения 1898 года» — Антонио Мачадо (1875–1939) — в своем «Доне Никто…» не только насмешлив, но и саркастичен. Это ощущается уже в самом названии: рядом с человеком-нулем — «Никто» — поставлено дворянское «дон».
Небольшое произведение Мачадо весьма необычно и интересно с литературной точки зрения. Прежде всего оно — мистификация (хотя и неспособная обмануть читателя). Автор пишет, «надев маску», — от имени придуманного им «апокрифического профессора» Хуана де Майрены. И этот, существующий лишь в мачадовском воображении, Майрена создает набросок пьесы о еще менее реальном доне Никто. В последней сценке возникает тема зеркал. «Литературные зеркала» зачастую уводят в бесконечность… Двойная (или даже тройная) не-реальность порождает новую реальность, существующую уже в воображении читателей. А читателей — бесчисленное множество, и каждый осмысливает прочитанное по-своему. Для себя он — соавтор уже написанного текста. Из наброска пьесы (то есть из произведения, принципиально незаконченного) он будет стараться сделать пьесу завершенную. Ну и так далее. В общем, с чистым сердцем можно сказать: в мачадовском наброске — будущий Борхес. Тот самый Хорхе Луис Борхес, который ныне признан одним из наиболее значительных прозаиков не только латиноамериканской, но и всей мировой литературы XX века.
В предисловии к сборнику рассказов испанских авторов я упомянул двух латиноамериканцев. Странного в данном случае ничего нет. Писатели Латинской Америки связаны с Испанией языком, на котором они говорят и пишут. Но я не упомянул главного латиноамериканского мага — колумбийца, Нобелевского лауреата Габриэля Гарсиа Маркеса. Спешу исправиться.
В одном из интервью, отвечая на вопрос, как он создавал роман «Сто лет одиночества», Гарсиа Маркес признался:
«Я сам не верил в то, что рассказывал. Я думаю, что писатель может рассказывать все что вздумается, но при условии, что он способен заставить людей поверить в это. А чтобы узнать, поверят тебе или нет, нужно прежде всего самому в это поверить… Я стал искать и искал до тех пор, пока не осознал, что самой правдоподобной будет манера, в которой моя бабушка рассказывала самые невероятные, самые фантастические вещи, рассказывала их совершенно естественным тоном»
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Австрия, Албания, Англия, Бельгия, Болгария, Венгрия, Германия, Греция, Дания, Ирландия, Исландия, Испания, Италия, Нидерланды, Норвегия, Польша, Португалия, Румыния, Финляндия, Франция, Чехословакия, Швейцария, Швеция, Югославия / Вступ. статья С. Небольсина.Составление: В. Богачева (Финляндия), И. Бочкаревой (Исландия), С. Беликовского (Франция), Е. Витковского (Австрия, Бельгия, Нидерланды, Швейцария), Н. Глен (Болгария), А. Дмитриева (Германия), И. Ивановой (Чехословакия), С. Ильинской (Греция), К. Ковальджи (Румыния), А. Романенко (Югославия, лужицкосербские поэты), О. Россиянова (Венгрия), Е. Ряузовой (Португалия), Ал. Сергеева (Дания, Норвегия, Швеция), Т. Серковой (Албания), Б. Стахеева (Польша), Н. Томашевского (Испания, Италия), Д. Урнова (Англия).Примечания: В. Вебера (Австрия, Швейцария), Т. Серковой (Албания), Л. Володарской (Англия, Ирландия), В. Белоусова (Бельгия, Нидерланды), В. Злыднева (Болгария), О. Россиянова (Венгрия), А. Гугнина (Германия), А. Романенко (лужицкосербские поэты, Югославия), С. Ильинской (Греция), Ал. Сергеева (Дания, Норвегия, Швеция), И. Бочкаревой (Исландия), А. Грибанова (Испания), Н. Котрелева (Италия), Б. Стахеева (Польша), Е. Ряузовой (Португалия), К. Ковальджи (Румыния), В. Богачева (Финляндия), Юл. Гинзбург (Франция), И. Ивановой (Чехословакия), К. Панас (к иллюстрациям).Авторы: Иоганн Майрхофер, Иосиф Христиан Цедлиц, Франц Грильпарцер, Николаус Ленау, Иоганн Непомук Фогль, Адальберт Штифтер, Анастазиус Грюн, Мориц Гартман, Роберт Хамерлинг, Мария фон Эбнер-Эшенбах, Фердинанд фон Саар, Иероним Де Рада, Зеф Серембе, Винченц Стратико, Наим Фрашери, Филипп Широка, Томас Гуд, Альфред Теннисон, Вильям Мейкпис Теккерей, Роберт Браунинг, Эмили Джейн Бронте, Эрнест Чарльз Джонс, Мэтью Арнольд, Данте Габриэль Россетти, Джордж Мередит, Вильям Моррис, Альджернон Чарльз Суинберн.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Один из самых знаменитых откровенных романов фривольного XVIII века «Жюстина, или Несчастья добродетели» был опубликован в 1797 г. без указания имени автора — маркиза де Сада, человека, провозгласившего культ наслаждения в преддверии грозных социальных бурь.«Скандальная книга, ибо к ней не очень-то и возможно приблизиться, и никто не в состоянии предать ее гласности. Но и книга, которая к тому же показывает, что нет скандала без уважения и что там, где скандал чрезвычаен, уважение предельно. Кто более уважаем, чем де Сад? Еще и сегодня кто только свято не верит, что достаточно ему подержать в руках проклятое творение это, чтобы сбылось исполненное гордыни высказывание Руссо: „Обречена будет каждая девушка, которая прочтет одну-единственную страницу из этой книги“.
Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.
Самый верный путь к творческому бессмертию — это писать с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат престижнейших премий. В 1980 г. публикация романа «И дольше века длится день…» (тогда он вышел под названием «Буранный полустанок») произвела фурор среди читающей публики, а за Чингизом Айтматовым окончательно закрепилось звание «властителя дум». Автор знаменитых произведений, переведенных на десятки мировых языков повестей-притч «Белый пароход», «Прощай, Гульсары!», «Пегий пес, бегущий краем моря», он создал тогда новое произведение, которое сегодня, спустя десятилетия, звучит трагически актуально и которое стало мостом к следующим притчам Ч.
В тихом городке живет славная провинциальная барышня, дочь священника, не очень юная, но необычайно заботливая и преданная дочь, честная, скромная и смешная. И вот однажды... Искушенный читатель догадывается – идиллия будет разрушена. Конечно. Это же Оруэлл.