Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых - [3]

Иные созвучья стремятся с пера,

На них изумленный налет серебра,

Они словно птицы, мне страшно их брать,

Но строки, теснясь, заполняют тетрадь.

Встречаю тебя, одичалая ночь,

И участь у нас и начало точь-в-точь —

Мы обе темны для неверящих глаз,

Одна и бессмертна отчизна у нас.

Я помню, как день тебя превозмогал,

Ты помнишь, как я откололась от скал,

Ты вечно сбиваешься с млечных дорог,

Ты любишь скрываться в расселинах строк.

Исчадье мечты, черновик соловья,

Читатель единственный, муза моя,

Тебя провожу, не поблагодарив,

Но с пеной восторга, бегущей от рифм.

1930

Болдинская осень

Что может быть грустней и проще

Обобранной ветрами рощи,

Исхлестанных дождем осин…

Ты оставался здесь один

И слушал стонущие скрипы

Помешанной столетней липы.

Осенний сад, сковавший лужи,

Так ослепительно сверкал

Зарей вечернею… Бокал —

Огонь внутри и лед снаружи —

Ты вспомнил… (Он последним был,

Соединившим хлад и пыл.)

Той рощи нет. Она едва

Успела подружиться с тенью,

И та училась вдохновенью, —

Сгубили рощу на дрова.

Для радости чужих дорог

Три дерева господь сберег.

Их память крепко заросла

Корой, дремотой и годами,

Но в гулкой глубине дупла

Таят, не понимая сами, —

Свет глаз твоих, тепло руки

И слов неясных ветерки.

Несчастные! Какая участь!

Но пред тобой не утаю —

Завидую, ревную, мучусь…

Я отдала бы жизнь мою,

Чтоб только слышать под корой

Неповторимый голос твой.

Летучим шагом Аполлона

Подходит вечер. Он вчерне

Луну, светящую влюбленно,

Уже наметил, — быть луне

Под легкой дымкою тумана

Печальной, как твоя Татьяна.

Дорогой наизусть одной

Ты возвращаешься домой.

Поля пустынны и туманны,

И воздух как дыханье Анны,

Но вспыхнул ветер сквозь туман —

Бессмертно дерзкий Дон Жуан.

В бревенчатой теплыни дома

Тебя обволокла истома

Усталости… Но вносят свет,

Вино, дымящийся обед.

Огнем наполнили камин,

Прибрали стол, и ты — один.

Ты в плотном облаке халата,

Но проникает сквозь халат —

Тяжелый холод ржавых лат

И жар, струящийся от злата…

Ты снова грезишь наяву,

А надо бы писать в Москву.

На сколько душу ни двои, —

Чтó письма нежные твои,

Прелестные пустые вести,

И чтó — влечение к невесте,

И это ль властвует тобой,

Твоей душой, твоей судьбой!..

Во влажном серебре стволов

Троились отраженья слов,

Еще не виданных доныне,

И вот в разгневанном камине —

Внутри огня — ты видишь их

И пламя воплощаешь в стих.

С тех пор сто лет прошло. Никто

Тебе откликнуться не в силах…

1930

«Мне вспоминается Бахчисарай…»

Мне вспоминается Бахчисарай…

На синем море — полумесяц Крыма.

И Карадаг… Самозабвенный край,

В котором все, как молодость, любимо.

Долины сребролунная полынь,

Неостывающее бурногорье,

Медлительная тишина пустынь, —

Завершены глухим аккордом моря.

И только ветер здесь неукротим:

Повсюду рыщет да чего-то ищет…

Лишь море может сговориться с ним

На языке глубоковерстой тьмищи.

Здесь очевиднее и свет и мрак

И то, что спор их вечный не напрасен.

Расколотый на скалы Карадаг

Все так же неразгаданно прекрасен…

Карадаг (Поэма)

Сюда, рыдая, он сбежал

С обрыва. На нетленном теле

Багровой кровью пламенели

Ожоги разъяренных жал

Опалы божьей.

   Даже море

Сужалось в ужасе пред ним

И зябло, отразясь во взоре

Зрачков огромных.

   Недвижим

Стоял он. Тягостные крылья

Не слушались, и он поник

На камни и в тоске бессилья

Оцепенел, но в тот же миг

Воспрянул он и заломил

Свои израненные руки,

И вырвал крылья, и без сил

На камни рухнул вновь…

   Сквозь муки

Два пламени взметнулись врозь

Взамен двух крыльев и впервые

Земли коснулись…

   Словно лось,

Огонь с трудом ворочал выей,

Качая красные рога.

Они, багровы и ветвисты,

Росли, вытягиваясь в свисты,

Нерадостные для врага.

Изгнанник встал и посмотрел

На всплески пламени, на племя

Огней. Не по-земному смел

Был взгляд его.

   В тяжелом шлеме

Златых волос его глава

Являла новое светило.

Он прыгнул в пламя, — это было

Жестоким жестом торжества.

Огонь, кормивший корни крыл,

На волю выпущен отныне,

Затем, чтоб навсегда сокрыл

Тирана райского, в гордыне

Тучноскучающего.

   Месть

Отрадней жизни для изгоя.

Качаясь в пламени, он весь

Был полон музыкой покоя

Иль вдохновением: он — бог,

Он — гибнет, но и ТОТ ведь тоже!

— Ты будешь уничтожен, боже,

Презренный райский лежебок,

Творец раскаявшийся!.. —

   Так

Кричал он, облаченный в пламя,

Как в плащ дымящийся. Но враг

Не отвечал.

   Огонь волнами

Валил к луне, огонь простер

Последний взлет, и вдруг разжалась

Твердь,

   и разгневанный костер

Ворвался внутрь…

   — Какую малость

Я отдал, чтоб изъять тебя, —

Вопило пламя, —

   Как просторно

Жить, униженье истребя!..

Но вспыхнул блеск зарницы черной

Из пустоты,

   и пламя вдруг

Окаменело, а кричащий —

Без головы, без ног, без рук —

Обрубком вырвался из чащи

Рыданий каменных, и ветр

Вознес его на горб вершины,

И там он врос в гранит…

   Из недр

К нему вздымаются руины

Пожарища, к нему толпой

Стремятся каменные копья

И в реве замерший прибой —

Окаменевшее подобье

Былого пламени…

   Кругом,

Как яростные изуверы,

Ощерившиеся пещеры

Не дрогнув принимают гром.

Костер, что здесь торжествовал,

Застыл на вечное увечье,

Здесь камни и обломки скал —

Подобие нечеловечьей

Могучей гибели…

   Лишь мох

Краями хладного обвала

Струится, словно жаркий вздох

Души, что здесь отбушевала.

1931

Тешково

Акварели Волошина

О как молодо водам под кистью твоей,

Как прохладно луне под спокойной рукой!..